http://filmin.ru/19161-opasnyy-metod.html

моя работа Российский Открытый Конкурс Дизайна Растительных Аквариумов 2011 Russian Open Aquatic Plants Layout Contest 2011 http://aquajournal.ru/gallery.php?gallery=13&pages

=22

К ревизии Эдипова комплекса – ранние стадии.  (1952) Int. J. Psycho-Anal., 33:84-92

Вводные замечания
Для достижения поставленной цели я решила сосредоточиться на ранних стадиях Эдипова комплекса, которые выявила Мелани Кляйн, анализируя маленьких детей.  Ее достижения, естественно, повлияли и на оценку более поздних стадий, но я думаю, что наилучший способ разобраться с расхождениями во мнениях состоит в обсуждении той области, откуда они берут свое начало.
Хотя, на первый взгляд, мой доклад направлен на то, чтобы подчеркнуть спорные моменты в наших воззрениях на Эдипов комплекс, это не означает, что мы недооцениваем объем или значение общего основания.
Прежде чем подойти вплотную к предмету обсуждения, я хочу четко определить нашу позицию относительно некоторых основополагающих идей, а также вкратце охарактеризовать период, предшествующий Эдипову комплексу.
Теория инстинктов.
Понимание психологических феноменов целиком основывается на открытии  динамического бессознательного, которое сделал Фрейд. Два первичных инстинкта – инстинкт жизни и инстинкт смерти – пограничные субстанции между сомой и псюхе, из которых происходят все инстинктивные импульсы, являются источником психической энергии; все психические процессы начинаются с бессознательной фазы.
Идея Фрейда о врожденной антитезе, лежащей на самых глубоких и наиболее динамических уровнях психики, полностью подтверждается работой Мелани Кляйн. Более того, ее работа дала множество наблюдений, которые подкрепляют его теорию, но именно ввиду этого и возникли главные расхождения между ее взглядами и классической теорией.
Я имею в виду то положение, которое психическая сторона инстинктивных побуждений, которую мы называем «бессознательной фантазией», занимает в работе Мелани Кляйн.
Бессознательные фантазии
Под термином «бессознательные фантазии» мы понимаем наиболее примитивные психические образования, которые являются неотъемлемой частью инстинктивных побуждений, и поскольку они являются врожденными, мы считаем, что бессознательные фантазии присущи младенцу с первых дней жизни. Бессознательные фантазии наблюдаются не только у младенца, они являются частью бессознательной психики в любом возрасте и формируют матрицу, из которой развиваются прдсознательные и сознательные процессы.  На самых ранних этапах они заменяют собой почти всю совокупность психических процессов и, конечно, являются превербальными или даже невербальными. Слова, которые мы используем, когда хотим выразить их содержания и значения,  - это чужеродная стихия, но, если мы не художники,  нам без нее никак не обойтись.
Бессознательные фантазии связаны с опытом удовольствия или боли, счастья или тревоги, который получает младенец, они включают в себя его отношения с объектами. Они представляют собой динамические процессы, поскольку заряжены энергией инстинктивных импульсов, и оказывают влияние на развитие механизмов Эго. Например, интроекция развивается из бессознательной фантазии младенца об инкорпорации материнской груди, которая сопровождает направленное к ней страстное желание и реальное ощущение сосания и глотания при контакте с ней.
И наоборот, механизм проекции развивается из фантазии об экспелляции (выталкивании) объекта.
Для того чтобы понимать психическое развитие младенца и многие из его физических процессов, мы должны принимать во внимание его бессознательные фантазии.

Самые ранние объектные отношения
Первый этап детства характеризуется максимальной зависимостью младенца от матери, а также максимальной незрелостью его Эго. Инстинктивные побуждения и фантазии, которые они подразумевают, властвуют безраздельно. Восприятие реальной сущности сэлф и объектов пока является недостаточным, но тем пышнее расцветает фантазия. Чтобы получать удовлетворение, младенцу необходим объект. Когда он удовлетворен, он им всемогущественно владеет. Когда он обласкан и доволен, он обладает идеально хорошей грудью. Он любит эту грудь, он мог бы ее съесть. Он инкорпорирует доставляющую удовольствие грудь и является с ней единым целым. Он засыпает со своим любимым объектом. Если все идет как надо, он будет делать то же самое и во взрослой жизни.
В состоянии голода или боли он не верит, что боль является частью его самого; в ответе за это злая грудь, и он ее ненавидит. Его попытки интроецировать и сохранить хорошую грудь, а также спроецировать свою боль и плохую грудь оказались тщетными. Он чувствует себя преследуемым плохой грудью внутри собственного сэлф.
В работах Мелани Кляйн  все время в фокусе находится тревога как наиболее динамичный элемент фрустрации и конфликта. Путем последовательного анализа фантазий, связанных с тревогой, а также защит, обусловленных этими фантазиями, она  обнаружила, что наиболее примитивным типом страха является страх персекуторных объектов (изначально – плохой груди), и что механизмы расщепления относятся к самым ранним защитам Я.
Она назвала эти ранние процессы шизоидно-параноидной позицией, точно определяя таким образом характер тревоги и защит от нее, которые превалируют в течение первых нескольких месяцев жизни, и которые позднее ложатся в основу шизофренических расстройств.
Недостаточная связанность раннего Я и использование механизмов расщепления ведут к тому, что младенец живет с хорошим и плохим двойником своего объекта, что  соответствует его чувствам удовольствия или фрустрации.
Любовь, ненависть и страх, основополагающие единицы психологического опыта, возникают благодаря инстинктивным побуждениям и физическим ощущениям.

Стадия целостного объекта
На этой стадии, которая начинается приблизительно во второй четверти первого года, Эго младенца более сильное и связанное. Восприятие обуславливает большую интегрированность объектов. Младенец за период времени видит больше и о прошедшем помнит больше. Он распознает своих родителей как целостные объекты, то есть личности. Он отчасти утратил свое всемогущество и обрел более внятное ощущение реальности. Это верно не только для внешнего мира объектов, но также и для внутреннего мира психической реальности.
Конфликт амбивалентности начинает играть свою роль в эмоциональной жизни младенца. Мелани Кляйн считает его ядром инфантильной депрессивной позиции.
Младенец начинает понимать, что мать, которую он любит и ненавидит, - это один и тот же человек, которого он жаждет и на которого нападает. Он чувствует себя несчастным и виноватым, он страдает от боли, которую причиняют ей его деструктивные импульсы, и он боится, что может потерять ее и ее любовь.  Эти чувства относятся также и к его внутренней матери.
Ненависть к объекту любви значит так много, поскольку на этой стадии вера во всемогущество зла пересиливает веру в силу любви. Теперь младенец переживает депрессивную тревогу. «Инфантильная депрессивная позиция» представляет собой точку фиксации для позднейших маниакально-депрессивных расстройств.
В норме депрессивные настроения младенца проходят быстро. Среди защит мы различаем регрессивный тип, «маниакальую защиту», которая недалеко отстоит от отрицания и бегства, и прогрессивный тип, который состоит из потребности в репарации и попыток сдерживания деструктивных импульсов, в частности,  жадности, чтобы защитить мать.
Кроме того, ребенку помогаю другие факторы, которые проистекают из многочисленных достижений этой стадии.
Это подводит меня ближе к моему основному предмету. Когда младенец начинает осознавать, что его родители – это личности, он также чувствует, что они не просто являются объектами его потребностей и желаний, но у каждого из них есть своя собственная жизнь, а также есть совместная жизнь родителей. С расширением эмоциональной и интеллектуальной орбиты ребенок вступает на триангулярную стадию взаимоотношений с родителями. Он не просто добавляет целостный объект к своим частичным объектам, но чрезвычайно важным фактором в его жизни становятся отношения между отцом и матерью. Вот это первое установление эмоционального треугольника с родителями и является началом Эдипова комплекса. Все больше и больше эмоции, импульсы и фантазии ребенка сосредотачиваются вокруг родительской пары.
Это новое средоточие интереса в его жизни, которое стимулирует и развивает его психические силы, функционирует как еще один способ защиты против депрессивной позиции.

Ранние стадии Эдипова комплекса
Начало Эдипова комплекса совпадает с полиморфно перверсным состоянием инстинктивных импульсов ребенка. Активно проявляются возбуждения, возникающие во всех частях тела, а поскольку эрогенные зоны являются одновременно и местом локализации деструктивных импульсов, у ребенка происходят колебания не только между одним эротическим желанием и другим, но также и между либидиальными и деструктивными стремлениями. Подобные смещения и колебания являются характерными для данной фазы.
Фантазии, сопровождающие эти возбуждения, имеют специфическое содержание. Ребенок хочет испытывать удовлетворение от каждого из его многочисленных побуждений путем специфических оральных, анальных и генитальных контактов с родителями.
Фантазии доставляют ребенку удовольствие, если находятся под влиянием либидо. Он представляет себе исполнение своих полиморфных желаний. Но это продолжается лишь до какого-то момента, и полиморфные желания возвращаются в виде полиморфных страхов, не только потому что родители действительно фрустрируют многие из его желаний, но потому что деструктивные компоненты его желаний, его жестокие побуждения в фантазии переживаются как действия и приводят к разрушенным и разрушительным объектам в его внутреннем и внешнем мире. В начале в этом оркестре полиморфных побуждений солируют оральные импульсы и вместе с уретральной и анальной зонами временно затмевают генитальную, так что генитальные возбуждения  отчасти связаны с прегенитальными фантазиями. Однако во второй половине первого года жизни генитальные возбуждения набирают силу, и жажда генитального наслаждения включает в себя желание обрести и подарить ребенка. По нашим наблюдениям, одиннадцатимесячный ребенок не только способен чувствовать ненависть к сопернику и ревность к маленькому брату или сестре, как описывал Фрейд, но сам хочет малыша и завидует собственной матери. Его ревность является обоюдоострой.
Именно к этой фазе мы относим начало бессознательного уравнивания груди, пениса, фекалий, ребенка и т. д., а также инфантильные сексуальные теории, которые Фрейд открыл и приписал ребенку в возрасте от трех до пяти лет.  С нашей точки зрения, эти уравнивания и теории выражают фантазии ребенка на полиморфной стадии развития инстинктов, когда возбуждения всех телесных зон, а также либидиальные и деструктивные стремления соперничают друг с другом.
Так теория о том, что родительское половое сношение является актом кормления или выделения, что зачатие ребенка происходит через рот, а рождение через анус, демонстрирует взаимное наложение оральных, выделительных и репродуктивных побуждений и фантазий. Представления о «первичной сцене» или о кастрирующей фаллической матери выдают слияние либидиальных импульсов и импульсов жестокости, что является характерной особенностью ранней инфантильной генитальности.
Трехлетний ребенок способен к вербализации некоторых из этих фантазий, но то время, когда он их выражает, не совпадает с моментом их возникновения. Трехлетний ребенок, достигший значительного уровня организации, уже почти полностью преодолел полиморфное состояние своих инстинктивных импульсов.
Наши клинические наблюдения в анализе детей и взрослых показали, что ключевые содержания Эдипова комплекса, а также наиболее тяжелые конфликты и тревоги имеют отношение к примитивным импульсам и фантазиям, принадлежащим ранним стадиям Эдипова комплекса.
Попутно я бы отметила, что кроме как в сновидениях, мы можем ясно наблюдать фантазии этого раннего периода в определенных состояниях как нормальной, так и патологической регрессии. Обычно в подростковом возрасте ранняя инфантильная сексуальность вновь расцветает. Когда подросток в ужасе отворачивается от собственных импульсов, это происходит не только потому, что он открывает у себя инцестуозный выбор объекта, желание спать с матерью, но и потому что он понимает, что его привлекают и возбуждают извращенные и жестокие фантазии.
Шизофреник в регрессии часто выражает полиморфно перверсные фантазии совершенно неприкрыто и приписывает собственные причудливые телесные ощущения  интернализированным родителям и их половому сношению.
После этих общих замечаний я теперь хочу рассмотреть некоторые особенности раннего Эдипова комплекса более подробно.
Мелани Кляйн считает, что и мальчик, и девочка начинают Эдипов комплекс как в прямой, так и в инвертированной форме.

Ранний Эдипов комплекс у мальчика
«Феминная позиция» мальчика обусловлена несколькими факторами. Конфликты депрессивной позиции преимущественно касаются матери и действуют как стимул к поиску нового объекта любви. К тому же он во многом фрустрирован ею, в частности, в процессе отнятия от груди.
Утрата внешней груди укрепляет идентификацию с матерью, которая существовала с самого начала. В триангулярных взаимоотношениях с родителями эта идентификация усиливает гомосексуальный компонент бисексуальности мальчика.
Господствующими среди его многочисленных желаний по отношению к отцу, являются импульсы, направленные на отцовский пенис, который сначала почти полностью приравнивается к груди.  Мальчик хочет сосать, проглотить и инкорпорировать его орально, а также через свой анус и пенис, которые он считает рецептивными органами. Существуют и активные варианты подобных фантазий: мальчик хочет войти с помощью своего собственного пениса в тело отца, его рот, анус и половые органы. В конце первого года жизни важную роль играет желание заиметь ребенка от отца.
Эти желания представляют собой источник мужской гомосексуальности.  В своей феминной позиции мальчик является врагом и соперником матери.
Зависть мужчины к женщине, к ее способности вынашивать и вскармливать детей была недооценена в классической теории. Однако анализ отцов дает достаточно доказательств подобной зависти. Тогда как распространенность явления «кувада»  была подтверждена, заключение о том, что такое проявление желания мужчины быть женщиной берет сове начало в раннем инвертированном Эдиповом комплексе ребенка, не было сделано.
Зависть и ненависть к матери, которые сопровождают первые гомосексуальные импульсы мальчика, являются важным источником страха мужчины перед женщиной. Известные представления о зубастой вагине (vagina dentata) и так называемая теория клоаки (cloaca theory) свидетельствуют о ревностных атаках ребенка на материнские гениталии, а именно о тех фантазиях, в которых атаки совершаются с помощью зубов и экскрементов.
Фантазии о нападении на материнские гениталии могут привести к подавлению гетеросексуальности как у мальчика, так и у девочки.  Для мальчика женские гениталии приобретают качества, угрожающие его пенису, а девочка, которая идентифицирует свои собственные гениталии с гениталиями матери, начинает расценивать их как опасный орган, который она не должна использовать с мужчиной, которого любит.
Феминные желания мальчика по отношению к отцу пребывают в остром конфликте с маскулинными желаниями, направленными на мать.
С нашей точки зрения, ребенок предполагает существование вагины, исходя из своих собственных генитальных ощущений. Его побуждение проникать внутрь (пенетрировать) связано с фантазиями о соответствующем половом отверстии в материнском теле. Его первичные либидиальные желания к ней вторично усиливаются репаративными стремлениями. Потребность возместить матери причиненный ущерб, доставив ей генитальное удовольствие и подарив ребенка, во многом способствует установлению гетеросексуальной генитальности мальчика в ходе развития.
Эти маскулинные импульсы связаны с ненавистью к сопернику-отцу, а также с соответствующим ей страхом возмездия со стороны отца.
Желания мальчика как в феминной, так и в маскулинной позиции фрустрируются, и фрустрация становится максимальной, когда ребенок оказывается свидетелем или воображает своих родителей, объединенных в соитии. «Объединенная родительская фигура» является объектом многочисленных фантазий, в которых либидиальные и деструктивные стремления смешиваются и противопоставляются. Почти одновременно ребенок стремится к уничтожению обоих родителей и к уничтожению только своего соперника, тогда как другого родителя он вожделеет. Эти фантазии приводят к тяжелой тревоге: ему страшно, что желанный объект, будь это мать или отец, будет уничтожен в той же атаке, которая была направлена на другого родителя, и его тревоги умножаются, поскольку благодаря фантазиям об инкорпорации он чувствует, что эта ненавистная «первичная сцена» происходит также и внутри него самого.
Тревоги подобного рода играют важную роль в фаллических манифестациях мальчика. Гордость по поводу собственного пениса происходит не только из бессознательного знания о его креативной и репаративной функции. Мы считаем, что такое знание является серьезным стимулом для либидиальных фантазий о половом сношении с матерью. Нарциссическое удовольствие, которое он получает от мастурбации, уринальные игры или эксгибиционизм отчасти используются в качестве защиты от страхов, связанных с материнским телом, которое вследствие его атак превратилось в поле битвы, полное опасных объектов. И через презрение к женским гениталиям и отрицание вагины он пытается  отделаться от любых представлений о том, что находится внутри тела, как его собственного, так и материнского, из-за страхов, связанных с внутренними преследователями. Вид его пениса и его функции вновь и вновь дают ему заверение в том, что с ним все хорошо и что ему не стоит бояться преследующих (персекуторных) объектов, находящихся в его собственном теле.
В этой связи я бы напомнила вам сделанное Эрнестом Джонсом четкое описание тех факторов, которые имеют следствием «вторичную природу нарциссического фаллицизма» ('secondary nature of narcissistic phallicism').

Комплекс кастрации
Я уже описала многие из тревог, которые испытывает мальчик в связи с его ранними эдипальными импульсами; если принять во внимание эти тревоги, то предположение Джонса о том, что ужасает именно афаниз  (aphanisis), а не просто утрата пениса, приобретает смысл. Что касается специфических страхов по поводу пениса, то на ранних стадиях мальчик боится обоих родителей.
В ответ на свои собственные оральные и анальные атаки он пугается, что его пенис будет откушен, осквернен и отравлен.
После закрепления генитальной организации его основной тревогой становится кастрация от руки отца. Эта тревога тоже имеет депрессивные и персекуторные черты; это не только страх лишиться органа и способности получать сексуальное удовольствие, но также и страх утратить возможность выражать любовь, репаративные и креативные импульсы. Эта депрессивная составляющая подтверждается широко известным уравниваем: быть кастрированным значит быть абсолютно никчемным.

Ранний Эдипов комплекс у девочки
Теперь поговорим о девочке: ее позиция на ранних стадиях Эдипова комплекса во многих отношениях сходна с позицией мальчика. Она тоже колеблется между гетеро- и гомосексуальной позициями, а также между либидиальными и деструктивными стремлениями и испытывает соответствующие состояния тревоги. У нее есть идентичные мотивы, чтобы оставить мать, но в ее случае идентификация с матерью усиливает гетеросексуальные импульсы.
Я рассмотрю здесь только генитальные аспекты ее ранних Эдиповых фантазий.
По нашим наблюдениям, на этой стадии появляются не только ощущения в области клитора, но и вагинальные ощущения. К тому же клитор выполняет проводящую функцию, и его возбуждение стимулирует вагину. Оральные, уретральные и анальные импульсы также приводят к вагинальным ощущениям и фантазиям.
Фантазии, связанные с вагинальными побуждениями имеют особый феминный характер. Маленькая девочка хочет принять и инкорпорировать отцовский пенис, а также обладать им как внутренней неотъемлемой собственностью, а отсюда она вскоре приходит к желанию иметь от него ребенка. Эти желания отчасти из-за того, что они сталкиваются с фрустрацией, чередуются с жаждой обладать внешним пенисом.
Маскулинный компонент ощущений и фантазий связанный с клитором может быть оценен в полной мере, только если принять во внимание конфликты и тревоги девочки, которые следуют из ее феминной позиции.
Когда ревность стимулирует фантазии о нападении на тело ее матери, эти атаки рикошетом возвращаются к ней самой, и она чувствует, что ее собственные гениталии будут искалечены, осквернены, отравлены,  уничтожены и так далее, а ее собственный внутренний пенис и дети украдены у нее интернализированной матерью. Эти страхи действуют как нож, поскольку она чувствует, что ей недостает органа, то есть внешнего пениса, который мог бы,  как того требует ситуация, успокоить или привести в себя мстительную мать, и поскольку у нее нет доказательств, что в действительности ее половые органы являются неповрежденными. Мы полагаем, что в этом и есть психологическое следствие анатомического различия между полами, которое имеет наибольшее значение для развития девочки.
Мы различаем несколько источников маскулинных влечений у маленькой девочки. Фрустрация ее феминных желаний вызывает ненависть и страх отца и вынуждает ее вернуться назад к матери. Тревоги, относящиеся к внешней и внутренней матери, приводят ее к сосредоточенности на фаллических фантазиях и активности. Ее первичные гомосексуальные тенденции, таким образом, больше всего усиливаются из-за неудачи в феминной позиции. Затем она обнаруживает, что ее мужской орган хуже, что это не настоящий пенис, что он не может соперничать с отцовским пенисом. Поскольку ее фаллицизм в значительной степени является вторичным и защитным феноменом, она развивает зависть к пенису за счет женственности. Она не признает собственную вагину, приписывает детородные свойства исключительно пенису, надеется, что ее клитор вырастет и превратиться в пенис и сталкивается с разочарованием. Обесценивание женственности подчеркивает сверхценность пениса.
Обычные обиды девочки на мать за то, что она утаила от нее пенис и отправила в мир несовершенным созданием, основаны на ее потребности отрицать собственные атаки на тело матери, а также соперничество с обоими родителями.  Своими жалобами на то, что она слишком несовершенна, она заверяет, что никогда не была жадной, никогда не узурпировала место матери рядом с отцом, никогда не похищала отцовскую любовь, пенис и детей у нее.
Сказанное не означает, что мы недооцениваем глубокое восхищение, которое испытывает девочка по отношению к пенису, или жадность, которая заставляет ее хотеть иметь все, что является для нее желанным. Мы также не сомневаемся, что зависть к пенису играет важную роль в женской психологии. Моя идея состоит в том, что зависть к пенису является сложной материей, лишь отдельные волокна которой обычно признаются.
Анализ зависти к пенису у женщины с явно выраженной позицией соперничества с мужчинами ясно показывает нам, что она  основывается на неудаче в преодолении персекуторной и депрессивной тревог, которые проистекают из ее ранней феминности, и что эти ранние тревоги придают компульсивный характер ее категоричной потребности иметь пенис.
Результаты нашей работы, которые я здесь представила, отличаются от точки зрения Фрейда, будто для девочки является свойственным длительный период доэдипальной фиксации на матери. Феномен, который Фрейд описывал под этим заглавием, на наш взгляд, представляет собой инвертированную форму Эдипова комплекса у девочки, которая чередуется с прямой формой.
Девочка, которая демонстрирует исключительную привязанность к матери и враждебность по отношению к отцу, оказалась не в состоянии совладать с фрустрацией своих первых феминных желаний. Наши наблюдения также заставляют нас не согласиться с точкой зрения, будто желание женщины иметь ребенка занимает второе место по отношению к желанию обладать пенисом.

Роль интроекции
Я постаралась показать, что на всем протяжении своего развития ребенок интернализирует родителей и что его внутренние объекты обладают для него как хорошими, так и плохими чертами. По отношению к  хорошему внутреннему объекту он испытывает состояние благополучия, и на самом раннем этапе хороший внутренний объект сливается с сэлф, тогда как состояния тревоги персекуторного или депрессивного характера связываются с плохим или разрушенным внутренними объектами.
Такие отношения между ребенком и родителями преобладают на протяжении ранних стадий Эдипова комплекса, и, следовательно, развитие Эдипова комплекса на всем протяжении находится под влиянием его чувств по отношению к внутренним родителям, под влиянием страхов подвергнуться преследованию с их стороны, а также под влиянием вины за причинение им вреда.
Согласно Фрейду, Супер-эго является следствием интернализации ребенком своих родителей в завершении Эдипова комплекса; напряжение между Эго и Супер-эго переживается как вина и страх возмездия.
Мелани Кляйн полагает, что все процессы интернализации являются составной частью формирования Супер-эго и что это формирование начинается вместе с первым интернализированным объектом - материнской грудью. С ее точки зрения, все время происходит взаимодействие между развитием Эго, Эдиповым комплексом и Супер-эго.

Заключение
В свете работ Мелани Кляйн Эдипов комплекс, открытый Фрейдом, выглядит заключительной стадией процесса, который начинается в раннем младенчестве. Он уходит корнями в ключевую фазу развития. Ребенок делает первые шаги по направлению к распознанию реальности существования других людей, первые шаги к установлению полноценных эмоциональных взаимоотношений; он сталкивается с конфликтом амбивалентности; в его первом опыте триангулярных отношений с родителями его инстинктивные импульсы полиморфно перверсны, и он колеблется между гетеро- и гомосексуальным выбором объекта.
На ранних стадиях Эдипова комплекса впервые наполняются чаши весов. То, как ребенок вступит и выйдет из заключительной стадии во многом зависит от взаимодействия сил на этом раннем этапе.
Понимание проблем ребенка в раннем инфантильном Эдиповом комплексе заставляет нас все больше осознавать истинность открытия Фрейда: Эдипов комплекс - это  ядерный комплекс в жизни человека.
ДОПОЛНЕНИЕ
ПОЛИМОРФНАЯ СТАДИЯ ИНСТИНКТИВНОГО РАЗВИТИЯ
Когда я готовила статью для Симпозиума, посвященного ревизии Эдипова комплекса, я была вынуждена снова обдумать, очень тщательно, хорошо знакомый материал. Это всегда полезный опыт, потому что он противодействует тенденции легко использовать термины вместо того, чтобы снова подумать об обстоятельствах и процессах, к которым эти термины отсылают. Тогда я обнаружила, что у меня в голове возникли определенные вопросы, которые я бы хотела представить здесь.
Это касается проблемы стадий инстинктивного развития. Открытия Мелани Кляйн, которые повлекли за собой ревизию Эдипова комплекса, также ведут к  пересмотру наших взглядов на последовательность этапов инстинктивного развития.
В своих «Трех очерках по теории сексуальности» (1905), которые являются основой психоаналитических теорий инфантильной сексуальности, Фрейд говорит о полиморфно перверсном характере инфантильной сексуальности.  Я процитирую только один отрывок. В своем резюме   он говорит:
«Далее опыт показал, что внешние соблазняющие воздействия могут вызывать прерывания латентного периода или даже его прекращение, и что в этой связи  фактически подтверждается полиморфно перверзный характер сексуальнго инстинкта у детей;…» (Курсив мой ?)
Абрахам в своем «Развитии либидо» (1924) расширяет наши знания об инфантильной сексуальности в основном в трех направлениях: (1) показывая, что оральная и анальная стадии подразделяются на более мелкие периоды; (2) устанавливая соотношение разных сексуальных стадий с развитием любви к объекту (object-love); и (3) делая акцент на развитии деструктивных стремлений. Что касается третьего пункта, я считаю заслуживающим внимания то, что, хотя его книга появилась четырьмя годами позже статьи «По ту сторону принципа удовольствия», Абрахам не ссылается на инстинкт смерти. Мне кажется, можно сделать вывод, что Абрахам не принимал или, возможно, пока еще не принял теорию инстинкта смерти, и, на мой взгляд, этим можно объяснить, почему он отстаивал идею, что первая оральная стадия, стадия сосания, свободна от деструктивных импульсов «до-амбивалентна», хотя в другом контексте он описывал тип «вампира», то есть стремление убить объект путем высасывания. Здесь между прочим я бы повторила то, на что прежде часто указывалось: что в теории Мелани Кляйн не поддерживается точка зрения относительно до-амбивалентной стадии, как ее описывал Абрахам, но что полученные ею данные о ранних механизмах расщепления, которые порождают идеальную и преследующую грудь, представляют собой важную модификацию идеи Абрахама о до-амбивалентной стадии. Но это только между прочим, поскольку в этом коротком наброске мой основной интерес нацелен на тот факт, что в схему Абрахама не включено понятие о полиморфно перверсной предрасположенности.
Как я постаралась показать в моей статье для Конгресса, в работах Мелани Кляйн это понятие имеет существенное значение. Она часто указывала, что тенденции развития различных зон частично перекрываются и что это наложение характеризует инстинктивный климат ранних стадий Эдипова комплекса.
Сегодня мы можем определить понятие «полиморфно перверсной» предрасположенности более точно. Младенец проявляет тенденцию несогласованным образом испытывать возбуждения от всех частей тела и страстно желать их одновременного удовлетворения; более того, он в равной степени одновременно переживает и ищет удовлетворения либидиальным и деструктивным импульсам.
Полиморфно перверсная предрасположенность, таким образом, возникает из того факта, что младенец с первых дней жизни находится под влиянием двух первичных инстинктов: инстинкта жизни и инстинкта смерти. Их дериваты в форме либидиальных импульсов и импульсов самосохранения, с одной стороны, а также деструктивных и жестоких побуждений, с другой, действуют с самого рождения.
Оба первичных инстинкта действуют в контактах младенца с его первым объектом, и поэтому начинают функционировать таким образом, который Фрейд по отношению к либидо называл «анаклитический». Фрейд наделял эрогенными свойствами все части тела. Наблюдения Мелани Кляйн, сделанные в рамках анализа маленьких детей показали, что существуют также чрезвычайно жестокие фантазии, связанные со всеми частями тела. Значит, из ее работы следует, что утверждение Фрейда о том, как функционирует либидо должно быть расширено, чтобы включить функционирование деструктивных импульсов  - идея, которая теоретически следует из концепции первичного инстинкта смерти.
К тому же, она показала, что тревоги, вызванные объединением и противодействием либидо и деструктивных импульсов с самого начала ведут к развитию механизмов Эго, защитных механизмов.
Соображение, которое я хочу здесь предложить состоит в том, что переход от оральной стадии к анальной не является прямым, но что существует интерполяционный период, когда полиморфно перверсная предрасположенность младенца становится в самом деле очевидной и доминирующей.
Полиморфный период или стадия, относящаяся примерно ко второй половине первого года, может рассматриваться как одна из промежуточных станций -  по аналогии Абрахама – который не упоминает свои расписания скорых поездов. This polymorphous period or stage, occupying roughly the second half of the first year, could be regarded as one of the intermediate stations—in Abraham's analogy—which his time-table of the express trains does not mention.
Мне кажется, что нетрудно поставить идею об этом полиморфном периоде в один ряд с анальной стадией по Абрахаму, стадией, на которой целью является полностью вытолкнуть из себя и истребить объект. Это стремление появляется в некотором смысле как формирование реакции в ответ на хаос, вызванный одновременным действием стольких по сути конфликтующих и действительно фрустрирующих импульсов вместе с соответствующими им состояниями тревоги. Процесс развития, который последовательно выводит различные зоны на лидирующие позиции, предполагает возрастание власти Эго над инстинктивными побуждениями и, таким образом, отчасти исполняет защитную функцию. Цель первой анальной стадии, состоящая в том, чтобы «освободить» сэлф путем полной эвакуации интернализированных родителей, которые в качестве преследователей уравниваются с собственными экскрементами ребенка, можно понять как реакцию на сокрушающее воздействие первых Эдиповых стремлений (на полиморфной стадии). Опыт выделения и избавления от телесной субстанции начинает занимать центральную позицию, поскольку локальному удовольствию (organ pleasure) – либидиальному удовольствию – сопутствует также и эмоциональный опыт облегчения. Многочисленные клинические наблюдения решительно наводят на мысль, что анальные интересы и удовольствия вторично усиливаются в защитных целях.
В результате дальнейшего развития различных областей Эго эта массивная защита через выталкивание видоизменяется, и устанавливается вторая анальная стадия по Абрахаму, на которой господствующей целью является удерживать объект в таком положении, когда он подвластен и подконтролен. Чем сильнее Эго, тем больше оно может интрапсихически взаимодействовать со своими источниками конфликта, и тем меньше оно пользуется наиболее примитивной защитой выталкивания.
Тогда как я легко могла связать полиморфную стадию со следующей, анальной стадией, я в то же время столкнулась с трудностями, когда попыталась увидеть ее связь с оральной стадией. Меня беспокоила мысль, что, если я рассматриваю полиморфно перверсное состояние инстинктивной жизни, когда начинается Эдипов комплекс, как стадию, которая длится определенное время, если я считаю, что оральная стадия не переходит напрямую в анальную, я не могу объяснить мощное действие анальных тенденций и механизмов в течение первых трех месяцев жизни, а именно на шизоидно-параноидной позиции.
Извержение – расщепление – проецирование: вот цели и механизмы, которые должны соотноситься с анальной функцией. Они имеют анальную природу, даже если присутствуют оральные и назальные формы выталкивания, такие как выплевывание или выдыхание. Это согласуется с нашим клиническим опытом, который показывает, что фантазии, лежащие в основе расщепления и проецирования преимущественно носят анальный характер: преследующий объект приравнивается к фекалиям, фекалии рассматриваются как внутренние преследующие объекты. Пока я размышляла исходя их прямого перехода от оральной к анальной организации, я не видела проблемы в том, чтобы объяснить наличие анальных элементов на стадии, где господствуют  оральные. Когда две стадии, так сказать, соседствуют друг с другом, это объясняет взаимное одалживание элементов. Но потом я поняла, что проблема, которая ставит меня в тупик, обусловлена ошибкой или упущением с моей стороны. Мне не удалось разделить действие тенденций, в данном случае анальных тенденций, и функционирование структуры (организации), в данном случае оральной. Это разделение, однако, имеет решающее значение. И если его принять во внимание, вопрос о соседстве или интервале между организациями оказывается несущественным.
Когда наличествует первая, оральная организация, оральные импульсы  господствуют, но, конечно, кроме них существуют и другие. Поскольку первым принадлежит верховная власть, они подчиняют остальные инстинктивные позывы своим собственным целям.
Оральные импульсы коренным образом связаны с направленностью вовнутрь, они являются рецептивными. Оральное намерение состоит в том, чтобы овладеть и инкорпорировать объект, от которого ребенок находится в зависимости: хорошую, кормящую, доставляющую удовольствие грудь. Выталкивание и уничтожение связаны с анальным отверстием как органом и его функцией. Под господством оральной организации эти анальные побуждения используются как дополнительная техника для достижения оральной цели сохранения безмятежных отношений с хорошей грудью, с которой сливается сэлф. Цезура рождения, как указывал Фрейд, оказывается менее резкой, чем может показаться с первого взгляда. Ребенок старается продолжить или восстановить пренатальное единство с матерью всеми доступными ему средствами. Оральные импульсы с их направленностью вовнутрь исключительно подходят для достижения этой цели: хорошая грудь инкорпорирована, любима и не отделима от сэлф. Но грудь не всегда оказывается хорошей, ребенок сталкивается с фрустрирующей и преследующей грудью, а также со страданием, исходящим из сэлф, и в ответ на этот болезненный опыт призываются и вводятся в действие анальные тенденции к выталкиванию и уничтожению. Плохое отщепляется, проецируется, удаляется,  а преимущественно оральная цель соединения с хорошей матерью сохраняется.
Вдобавок можно сказать, что цель, присущая оральной организации, то есть быть единым целым с матерью и вернуться в пренатальное состояние, последовательно осуществляется там, где действуют расщепление и проекция, потому что эти механизмы среди прочих последствий влекут за собой идентификацию, хотя и особого рода – проективную идентификацию. Мать, в которую ребенок проецирует то, что не желает держать в себе, благодаря этому процессу приходит именно к тому, что вновь несет его в своем теле. Используя как дополнительные анальные тенденции и механизмы, ребенок следует курсу двойной страховки от потери и сепарации.
Тот факт, что он на самом деле достигает этой цели лишь до некоторой степени, а также трудноразрешимые последствия его оральных стремлений лежат за рамками моих сегодняшних размышлений.
Итак, идея о том, что «полиморфно перверсная» стадия интерполируется между оральной и анальной организацией, не конфликтует с теорией оральной организации инстинктивных импульсов. Возможно даже, что признание этой стадии, помогает наглядно увидеть, как непросто пошатнуть господство оральности.
Прежде чем закончить, я бы хотела очень коротко коснуться  некоторых наблюдений, о которых можно вынести более верное суждение, допустив, что существует стадия, на которой полиморфно перверсная предрасположенность является очевидной и доминирующей. Эти наблюдения касаются пациентов, чьи матери забеременели в течение этой стадии их развития, братья или сестры которых, таким образом, младше всего лишь на пятнадцать-восемнадцать месяцев или около того. Несмотря на то, что во многих отношениях личности этих пациентов отличаются друг от друга, кажется, у них присутствует некие общие комплексы в объектных отношениях. Им присущи способность к эмпатии и восприимчивость, готовность помочь и понять объект, а также хорошо развитые интеллектуальные сублимации и так далее, то есть, тенденции генитального характера. Но в то же самое время у них есть очень глубоко залегающее чувство обиды, а также невозможность простить, оскорбленная позиция: «я не жду, что меня будут любить и заботиться обо мне. Я знаю, я должен считаться с матерью и ее малышом. Не для меня радости жизни – но я понимаю, что все так, как и должно быть»; то есть, у них также имеются черты характера, восходящие к оральной и анальной стадиям. Многое в этой позиции может быть отнесено к Эдипальным конфликтам полиморфной стадии, усиленным беременностью матери.
Я уверена, что в литературе прошлых лет подобный феномен описывался как несоответствие между развитием либидо и развитием Эго. Мне представляется, что имеет смысл размышлять в понятиях слишком ранней акцентуации генитальных тенденций на полиморфной стадии, когда оральные и анальные импульсы еще недостаточно укрощены, и поэтому вызывают  чрезвычайно сильные депрессивные и персекуторные тревоги.
Я, конечно, не хочу сказать, что у ребенка, чья мать забеременела, когда он переживал полиморфную стадию инстинктивного развития, неминуемо должны обнаружиться нарушения объектных отношений. Я привожу свои наблюдения, поскольку они иллюстрируют значение данной фазы для формирования особенностей характера и социальных качеств.
То, что данная стадия заслуживает тщательного изучения, следует также и из наблюдений, касающихся перверсий. Но я не ставлю перед собой цели погрузиться в эту обширную тему в рамках этого небольшого доклада.  Хотя, небезынтересно вспомнить, что Фрейд свои выводы относительно инфантильной сексуальности сделал на основе анализа  сексуальных отклонений взрослого.

Норма и патология в подростковом возрасте

Франсуа Ладам и Майя Перре-Катипович

Вопрос нормы и патологии в подростковом возрасте всегда был спорным и остается таковым. Он не будет обсуждаться подробно в данной главе, которая не задумывалась нами как некий трактат по психопатологии. Мы ограничимся расстановкой ряда указателей, помогающих понять нормальное и анормальное развитие, а также выдвижением ряда базовых критериев для оценки главных характеристик психической деятельности. Обсуждаемая здесь начальная рекогносцировка, без проработки в деталях, требующей специальной подготовки, если и не достаточна, то необходима, поскольку уже она одна во многом определяет будущее подростка.
Вслед за Винникоттом (1961), многие до сих пор пренебрегают наиболее мощными признаками психического страдания в подростковом возрасте, такими как попытки самоубийства, и рекомендуют при этом минимальное терапевтическое вмешательство — или даже воздержание от него. Хотя подобное легковесное отношение к подростковым расстройствам встречается постоянно, наблюдается и обратный подход, когда все конфликтные и беспокоящие проявления подросткового возраста рассматриваются как патология.
Есть шанс избежать обеих опасностей, если допустить, что значение различных манифестаций и симптомов у подростков не только отличается от значения того, что можно назвать их аналогами у детей или взрослых, но и специфично по отношению к процессу развития. Не существует подростка без подросткового кризиса. Этот кризис свидетельствует о критической фазе в развитии человека и в то же время является выражением психической работы, предпринимаемой в ходе такого развития. Однако это не означает, что абсолютно все (например, все известные психопатологические манифестации) можно вписать в данную концепцию, как это делалось много лет. Печальным последствием такого подхода стало то, что подросткам  не ставили диагноз и не рекомендовали им терапию. Сегодня мы хорошо знаем, в каком печальном положении оказываются пациенты с выраженными психическими расстройствами в подростковом возрасте, не получившие должного лечения на том основании, что они испытывают «подростковый кризис».
В этимологическом смысле слова «кризис» — момент «решения» — подростковый кризис действительно является неизбежным этапом жизни, приводящим к взрослой сексуальности. Однако в таком своем определении он охватывает только нормальный процесс. Клинические наблюдения и лонгитюдные исследования постепенно сместили внимание с феномена кризиса как такового на его последствия, которые могут варьироваться.
Говоря в общих чертах, кризис, сопровождающий период пубертатных трансформаций, завершается, в благоприятных случаях, переходом к более высокому уровню организации и психической деятельности. Это достижение отражается, в частности, в большей автономии по отношению к внешнему миру и лучшей дифференциации «я-другой» (self-other). Неблагоприятным же исходом, предвещающим возникновение патологии со всей свитой ассоциированных симптомов, становится регрессия к моделям деятельности, свойственным до-кризисным формам. Между этими двумя крайностями может находиться промежуточная позиция, по определению нестабильная: некое бесконечное состояние кризиса, чреватое как прогрессией, так и регрессией, — но каждый из этих путей прегражден неодолимым препятствием.
Некоторые серьезные психические расстройства возникают в подростковом возрасте как гром среди ясного неба и неизбежно вызывают вопрос об их наследовании детским расстройствам — или отсутствии этого наследования. Здесь, безусловно, уместен подход менее категорический. Ряд наиболее тяжелых расстройств, проявляющихся в детстве, переходят в подростковые, претерпевая модификации благодаря реальности пубертатных изменений, тогда как другие словно бы перепрыгивают эту новую реальность и развиваются вне времени. Какого типа тяжелые расстройства возникают только в подростковом возрасте? Толкования и реконструкции, возможные в терапевтическом сеттинге, обычно показывают, что такие крупные срывы встречаются у пациентов, которые оказались неспособными развить истинный инфантильный невроз — то есть рамочную структуру, посредством которой угрозы нарциссизму могут соотноситься со страхом кастрации, но не катастрофы. Под рамочной структурой мы понимаем также построение психического контейнера (Bion, 1962) или воздвижение «заградительного щита против стимулов изнутри» (Ladame, 1991), ценность которых демонстрируется как раз во время подросткового кризиса. [Она гарантирует, что] неизбежный разрушительный врыв инфантильной топографической организации будет контейнирован, так что фрагменты этой организации не развеются по ветру, сопровождаясь утратой самости «я» (loss by the self of the self). Поэтому было бы рискованно «предсказывать», какую форму может обрести детское расстройство после наступления пубертата, поскольку практически невозможно заранее определить, в какой пропорции будут сочетаться преемственность и прерывность. Одна из характеристик нормального развития — сохранение диалектической связи между этими двумя противоположностями. В данной главе мы предлагаем возможную интерпретацию вышеупомянутого «грома среди ясного неба.

Кризис и его последствия

Давайте рассмотрим ситуацию с самого начала. Принцип реальности, управляющий препубертатной психической жизнью ребенка, связан с детской телесной и психосексуальной ограниченностью; это фактическое бессилие, сопутствующее мысленному всемогуществу, оберегающему нарциссизм. Тело ребенка отделено от тел его родителей, но он не способен исполнять свою сексуальную роль в материальной реальности. Содержание идентификаций подразумевает позицию несостоятельности по отношению к родительским имаго, так что исходная ситуация выглядит таким образом:

До пубертата

Принцип реальности:
Фактическое инфантильное бессилие
(телесное бессилие)
Инфантильное всемогущество
(мысленное всемогущество)

Наступление пубертата производит некое двойное колебательное движение: телесное бессилие превращается в телесную состоятельность в смысле оргазма и воспроизводства; а мысленное всемогущество уступает признанию конечности, что подразумевает всеобщность смерти, различие между полами и различие между поколениями. Поворотной точкой этого движения становится изменение принципа реальности.

С наступлением пубертата


Фактическое инфантильное бессилие
(телесное бессилие)
Новый принцип реальности:
Состоятельность половозрелого тела
(в смысле оргазма и воспроизводства)

Признание конечности

Инфантильное всемогущество
(мысленное всемогущество)


Разумеется, в основании вопроса о подростковом развитии находится тело. Утрата иллюзий совершенства и бисексуальности является предусловием возможности катектирования мужского или женского тела, для пубертата непреложного. Теперь наши отношения с реальностью зависят от нашего отношения с собственными телами. Чувственные ощущения и переживания отфильтровывается телом, которое решающим образом очерчивает наше представление (representation) об окружающем мире. Поскольку тело становится связующим звеном между внутренним и внешним, тип его нарциссического катектирования с наступлением пубертата будет, очевидно, определять восприятие внешнего мира. Иначе говоря, если тело катектировано главным образом в негативном нарциссическом ключе, внешняя реальность будет переживаться как персекуторная.
Мы только что упомянули о представлении, которое мы формируем для себя об окружающем мире. Необходима также функция, при помощи которой можно отличать представление от восприятия. Эта функция — проверка реальности (reality testing). Согласно Фрейду, проверка реальности позволяет нам различать между, с одной стороны, тем, что не реально, что находится только внутри, что ограничено представлением, и, с другой стороны, тем, что реально — то есть существует также снаружи (Freud, 1917d; 1925h). Он также говорит нам, что утрата является предусловием установления проверки реальности: «объекты, которые некогда приносили истинное удовлетворение, должны быть утрачены» (Freud, 1925h, p. 238). Здесь возникает следующее затруднение. Безусловно, существовал объект, приносивший удовлетворение на уровне потребности (самосохранение), но что это мог быть за объект в области сексуальности? Только аутоэротизм вкупе со всемогуществом мысли обеспечивает «выживание», несмотря на всю оскорбительность инфантильного бессилия.
Работа «По ту сторону принципа удовольствия» (Freud, 1920g, p. 20) напоминает нам, что первичными источниками неудовольствия были инфантильные переживания. При  неблагоприятных обстоятельствах происходит угасание «раннего расцвета инфантильной сексуальной жизни», оставляя за собой горький привкус неудачи. Так не граничит ли наше затруднение с апорией? Не означает ли оно, что проверка реальности обречена навсегда оставаться несколько неустойчивой в сфере сексуальности — то есть поддерживать неопределенность, отсутствие четких границ вокруг этого объекта: нужно ли найти новый объект или по сути обнаружить старый? Это приводит нас к одному из парадоксов подросткового возраста, поскольку развитие особым образом опирается на тело, сексуальность и проверку реальности, и поскольку последнее должно служить гарантом границ — в частности, границ между внутренним и внешним. Однако в то же время, хотя этот парадокс — или может быть даже апория — осложняет нашу жизнь, он существенно смягчает кажущуюся жесткость различения между нормой и патологией; что можно оценивать только положительно.
Давайте вернемся к вопросу о том, что должно быть найдено (заново) — и об этом гипотетическом объекте удовлетворения. Инфантильная сексуальность несет на себе отпечаток ничтожности, бессилия и трагичности (Freud, 1920g). При всем нарциссизме выдержать ее возможно только благодаря содержащейся в ней перспективе. Если бы дело заключалось в том, чтобы нечто обнаружить заново, обнаруживался бы этот самый ужас бессилия. Однако для многих кажется затруднительным, если вообще возможным, оставить это не приносящее удовлетворения прошлое и проработать свою утрату. Почему так происходит? «Бунт» ребенка в препубертате против своих реальных физических и психосексуальных ограничений определяет направление всей психической деятельности в сторону мысленного всемогущества, которое сулит лучшие дни в будущем («вот когда я вырасту…»). Теперь же, как раз тогда, когда инцестуозные желания можно удовлетворить (обретается полная способность к оргазму и воспроизводству), от них необходимо отказаться — именно потому, что инцест и убийство родителя оказывается возможным. Этот отказ — требование как Супер-Эго, так и культуры. Какая же иная перспектива могла бы оказаться притягательной настолько, чтобы человек все-таки желал продолжать, если не надежда освободиться от повторения? Эйфория юности может быть отчасти обусловлена смутным проблеском возможности наконец-то освободиться от инфантильной триады бессилия, ничтожности и трагизма. А ужас, должно быть, связан со слишком большой неопределенностью относительно своей способности избежать такой судьбы.
Ответа требует также и вопрос об инцесте и убийстве родителя, поскольку эти желания невозможно «утратить» (Freud, 1900a). Такой ответ с необходимостью предполагает обращение к вытеснению и предсознанию — то есть к компромиссу или уловке: в том, что касается Супер-Эго, субъект отказывается от своих эдипальных желаний, в то же время позволяя им сохранятся в бессознательном. Чтобы удовлетворение оказалось возможным в экономическом смысле, должен произойти сдвиг от аутоэротизма к поиску объекта. Аутоэротическое удовлетворение блокируется, поскольку субъект больше не может скрывать от себя, что нарциссический объект удовлетворения — это также объект инцестуозный.
В патологической ситуации вышеупомянутое двойное колебательное движение сохраняется. Здесь главным препятствием становится частичная или даже полная неспособность отбросить инфантильное всемогущество и/или отказ его отбросить. Однако обретение половозрелого мужского или женского взрослого тела невозможно примирить с сохранением инфантильного всемогущества, поскольку такое сочетание должно было бы означать, что инцест и убийство родителя осуществлены. Единственным возможным решением в этом случается оказывается расщепление Эго  и отрицание [disavowal].

Патологическая ситуация


Фактическое инфантильное бессилие
(телесное бессилие)
Новый принцип реальности:
Состоятельность половозрелого тела
(в смысле оргазма и воспроизводства)

Признание конечности

Инфантильное всемогущество
(мысленное всемогущество)



Расщепление — это реакция Эго на травму, которую наносят необходимость и в то же время невозможность такого двойного колебательного движения. В одной части Эго инцест и убийство родителя «произошли» и нарциссизм «отмщен», тогда как другая часть Эго находится под властью отрицания произошедшей драмы и функционирует в плену ангельской иллюзии; оно оказывается вынужденным либо не катектировать мужское или женское тело, либо катектировать его в качестве ответственного за плохое, превращая в мишень ненависти. Такое «решение» могло бы показаться соблазнительным, если бы не было обманом: инфантильное всемогущество сохраняется ценой невозможности становления-субъектом (см. Кан, 9-я глава данной книги). Разделение субъекта — это антинарциссическое решение, поскольку оно разрушает внутреннюю связность Эго и непрерывность ощущения собственного существования.
Окончательное решение проблемы инцеста также необходимо для построения категорий прошлого, настоящего и будущего. Когда инцест заключен в бессознательном, он проявляется исключительно в возвращениях вытесненного и в сновидениях. И наоборот, если инцестуозное давление слишком велико, «вневременность» инцеста преобладает над линейной временной шкалой. Снова-таки, ввиду хрупкости нарциссизма, поиск объекта отмечен той угрозой, которую он представляет для Эго. На этом уровне субъект также оказывается в тупике: к чему он стремится и чего, возможно, желает более всего, нечто совершенно необходимое для онтологического «выживания», — представляет собой величайшую для него опасность. На уровне сексуальности неизбежная зависимость  субъекта от другого (ради удовлетворения своего собственного желания) и от желания другого становится источником панической тревоги и, возможно, фобических механизмов; на более общем уровне объектных отношений становится необходимым поиск компромиссов между зависимостью и самодостаточностью, желательной по определению. В предельном случае это завершается отношением к частичному объекту, способность которого желать отрицается — отношением к объекту, над которым можно установить господство и контроль.
Другим последствием отсутствия диалектической связи между отщепленными частями Эго является несуществование психической конфликтности и работы поиска компромиссных решений. Эта ситуация чревата последствиями в когнитивной сфере. Такие подростки зачастую не осведомлены о противоречиях, проявляющихся в их словах и жизни, и более того, неспособны что-либо с ними сделать. Поскольку психическая конфликтность — двигатель развития, при ее отсутствии развитие в подростковом возрасте продолжиться не может. Что приводит (в терминологии Лоферов (Laufer & Laufer, 1984)) к тупику или помехе [в развитии].
Расщепление, которое, как мы показали, помогло поддерживать иллюзию всемогущества, выполняет также более адаптивную функцию: оно сохраняет топографическую организацию, которая иначе бы претерпела искажения, и предохраняет ее от разрушения. Было бы неверным считать, что отсутствие [психической] топографии, характерное для патологии, с одной стороны, и ее наличие как признак нормы, с другой, исключают друг друга. Неизбежный феномен «пубертатного» (Gutton, 1991) подобен взрыву, за которым следует процесс восстановления, сопровождаемый заживлением ран, благодаря которому та же самая топография организуется по-новому. Для патологии характерна невозможность повторного вытеснения (re-repressing) пубертатных сцен, по своей природе грубых, жестоких и потому дезорганизующих. Здесь все зависит от функциональности предсознательного. Его качества обусловливают возникновение травмоподобных проседаний (например, моментов восторга или срыва) в текущих процессах. За ними неизбежно следует реорганизация. В отличие от того, что обеспечивает ситуация нормы, здесь происходит реорганизация к регрессивному, патологическому уровню, за счет прогрессивного различения, характерного для развития. На наш взгляд, лучше всего описывать, чтó субъект чувствует — и в тоже время не чувствует, поскольку он одновременно присутствует и отсутствует — с помощью понятия травмы. Благодаря временному уничтожению Эго (свойственному травматическим ситуациям) и, следовательно, временному уничтожению [психической] топографии, переживаемое невозможно четко отнести к области представления или восприятия. В связи с этим мы должны снова подчеркнуть роль предсознательного, выполняющего функции связывания, разрушения связей и связывания заново. [Успешно] функционирующее предсознательное обеспечивает контейнирование того, что высвободилось из связей, и позволяет сместить свободную энергию и связать ее заново.

Некоторые критерии оценки психической деятельности в подростковом возрасте

Оценка [состояния] в подростковом возрасте всегда относится к процессу — тому, посредством которого с наступлением зрелости устанавливается неизменная и необратимая половая идентичность. Красной нитью через этот процесс проходят превратности нарциссического катексиса половозрелого мужского или женского тела. Отсылка к процессу, связанному с развитием, указывает на особенность оценки психической деятельности в подростковом возрасте по сравнению с возрастом зрелым, хотя большинство рассматриваемых нами критериев приложимы также к другим возрастам. По завершению своей оценки клиницист должен уметь ответить на следующие вопросы: какой стадии развития достиг этот молодой человек? Идет ли еще процесс развития полным ходом, или же он зашел в тупик, или даже находится под угрозой пресечения?
Подобным же образом проверку реальности невозможно и нельзя рассматривать в разрезе простых противоположностей — как наличествующую или отсутствующую. Нам необходимо знать, насколько хорошо подросток может «адаптироваться» к неизбежной нестабильности проверки реальности в сфере сексуальности, не лишаясь при этом своей половой жизни, способности грезить и связи с реальностью. Труднее всего оценить случаи, в которых преобладает торможение. Даже опытному клиницисту может оказаться сложно определить, не является ли это торможение все еще защитным, и если да, то в какой степени. Торможение (психической деятельности), останавливая грезы, мысли и желания (а также иногда и тело), может быть способом «адаптации» к описанному выше затруднению. Однако, к сожалению, внешне благополучная клиническая картина, если разрушена мыслительная деятельность, может всего только скрывать пустоту.
В том, что касается топографической организации, оценка должна сосредоточиваться на функциональности предсознательного. Лучше всего ее производить, рассматривая такой вид активности, как дневные грезы, который указывает на гибкость во взаимодействии вытеснения и возвращения вытесненного. Парадоксальным образом субъект также должен уметь выдерживать те моменты дисфункции предсознательного, когда выходит на первый план «жуткое». Чем более возможно сосуществование функциональности с моментами дисфункции, тем менее проблематичен подростковый процесс [взросления]. Эти моменты связаны с неустойчивостью проверки реальности, они сопровождаются впечатлениями дежа вю и повторения ранних переживаний, что, согласно Фрейду (Freud, 1919h), соотносится с фантазиями возвращения в матку и таким образом — осуществления инцеста. Подобные «жуткие» моменты означают, что инцестуозные и отце- или матереубийственные желания вышли за рамки бессознательного и временно вторглись в сознание, никак не замаскированные предсознательным. Они отражают текущую работу по ре-функционализации предсознательного.
В том, что касается Эго-функций, особое внимание следует уделить взаимодействию прогрессии и регрессии. Как отмечает Блос (Blos, 1967), сама по себе регрессия не является патологической. Наоборот, проблема заключается в невозможности поддерживать диалектическое напряжение между двумя этими противоположностями и таким образом связывать регрессивное движение с движением эволюции. Эта невозможность может проявляться и в обращении исключительно к регрессии, и в неспособности временно ей уступать. Регрессия может быть и нормальной, и патологической, и не является критерием для дифференциального диагноза. В числе защитных механизмов важно различать между теми, что увечат Эго, и теми, которые не оказывают такого действия. Расщепление, отрицание и массивная проективная идентификация увечат Эго, тогда как защиты, развернутые ради смягчения деструктивности энергетических катексисов (вытеснение, смещение и изоляция) больше служат Эго. Проекция, преобладающий в подростковом возрасте механизм, не является показателем нормы или патологии.
Важно также оценивать способность переносить фрустрацию. Устойчивость к фрустрации означает умение переносить тот факт, что унижение инфантильного сексуального бессилия никогда не будет отмщено. Чем больше подростка донимают эти проблемы и идеи «отмщения», тем менее устойчивыми он будет к фрустрации, которая будет отражаться короткими замыканиями в мышлении.
Также следует уделять внимание способности сохранять связь между либидо и агрессией, а также между нарциссическим и объектным катексисом. В норме богатство объектных катексисов субъекта укрепляет его нарциссические катексисы, и наоборот, сильный нарциссический катексис позволяет ему искать объекты, не ощущая при этом угрозы (что его поглотят). Тем не менее, когда молодой человек внезапно сталкивается с проблемами приобретений и утрат, его ставший хрупким нарциссизм должен уметь обращаться к двойнику или «альтер эго» за поддержкой. В той же степени, в которой этот двойник переходным образом может использоваться для осуществления функции ре-нарциссизации, он может становиться препятствием для объектных отношений — когда любовь к «такому же» развертывается за счет любви к «иному» другому. Этот пример снова показывает, насколько важно помнить, что не следует отдавать приоритет какому-то одному критерию, что мы должны рассматривать процесс развития в целом.
Разумеется, из этого правила есть исключения. Главное относится к акту (act), а точнее — к разыгрыванию (enactment), которое мы отличаем от действия (action) (Ladame, 1991). Цель влечения — действие. С этой точки зрения, молодой человек, неспособный действовать, должен вызывать у нас беспокойство. Но не меньшее беспокойство должен вызывать молодой человек, который не способен не действовать. Он утратил контроль над своими поступками и жестами (здесь мы предпочитаем термин разыгрывание) и представляет большую опасность для себя и, возможно, для других. Именно поэтому, на наш взгляд, важно различать между «действием» и «разыгрыванием». Последнее понятие охватывает все неконтролируемые компульсивные поступки, затрагивающие субъекта или другого: побеги, воровство, насилие или попытки самоубийства, злоупотребление алкоголем, медикаментами или наркотиками, азартные игры, опасные поведение, секс или диеты. Действие же, наоборот, служит экспериментальному обнаружению пределов половозрелого мужского или женского тела и интеграции новообретенного потенциала влечений. В этом разрезе важны активные взаимоотношения субъекта с собственным телом, включая, для юноши — способность трогать свой пенис и мастурбировать, для девушки — выбор одежды и макияж.
В заключение этого короткого обзора мы хотели бы подчеркнуть, что серьезный  риск, когда процесс развития поворачивает не в ту сторону (громогласно или неявно), возникает при избрании перверсивного решения. При всей затруднительности оценки на нас лежит задача распознать такую тенденцию по ее прогностическим показателям: прекращение процесса, запущенного пубертатным взрывом полового созревания, но с патологическим результатом; и угасание тревоги и психического страдания, но благодаря уловке. Отношения с генитальным целостным объектом, завоеванием юности (даже если оно сопровождается неизбежной фрустрацией противостояния инаковости), замещается использованием частичного объекта, другого, собственного тела субъекта или вещи, — которые поддаются такому их применению, какое нравится субъекту.
Перевод З. Баблояна.

Роберт Дж. Столлер, гл. IV:  «Трудное завоевание принадлежности к мужскому полу».

Результаты исследования Робертом Столлером проблем половой идентичности стали известны далеко за пределами Соединенных Штатов. Мы сейчас предлагаем вам пересмотреть понятие «бисексуальность» в свете его собственных наблюдений.

По мнению Столлера, бисексуальность действительно представляет собой ключ, позволяющий понять человеческую психологию, причем в соот­ветствии с идеями Фрейда.

Тем не менее, Столлер подвергает критическому анализу концепцию Фрейда о бисексуальности, проводя различие между биологическим и психи­ческим. Для этого он использует результаты открытий, сделанные при ис­следовании случаев интерсексуальности (то есть индивидуумов, наделенных биологической бисексуальностью патологического характера), а также опи­рается на свои собственные работы о транссексуалах. Будучи биологически нормальными, эти последние испытывают чувство принадлежности к дру­гому полу.

Для Столлера, как и для Гринсона, мы это уже видели, опасность, ко­торую гомосексуальность представляет для мужчин, направлена против впечатления принадлежности к другому полу. Это впечатление выходит за рамки страха лишиться пениса и затрагивает саму сущность.

Одно из главных положении Столлера заключается в следующем: во­преки полученным идеям чувство принадлежности к мужскому полу гораздо слабее развито у мужчин, чем у женщин чувство «женского». В начале своей жизни мальчик целиком и полностью окружен женственностью своей матери и поэтому у него возникают огромные трудности при выделении своих син­кретических связей и завоевании своей маскулинности ...

Как только Фрейд начал строить психоаналитическую теорию, он отдал бисексуальности центральное место¹, место, которое она с тех пор продолжает занимать.

Сноска 1.

«С тех пор, как понятие бисексуальности стало для меня привычным, я рассматриваю его как решающий фактор, поскольку, если мы перестанем его учитывать, я полагаю, станет практически невозможно понять сексуальные проявления, которые принадлежат одновременно и мужчине, и женщине».

Бисексуальность действительно представляет собой одно из редких фрейдовских понятий, которые не претерпели никаких существенных измене­ний. И в самом деле, основополагающий тезис - а именно то, что бисексуаль­ность лежит в центре любой психической патологии, скрытой или явной, — ни­когда не менялся. Он сохранил свою первоначальную форму по той самой при­чине, что в течение 50 или 60 лет, прошедших с момента, когда его сформули­ровал Фрейд; в лабораториях не было достигнуто ни одного решающего ре­зультата, а также потому, что это понятие точно подходит для понимания нор­мального и аномального развития и поведения. Скорее всего, именно его объяснительная способность и обусловила прочность данного понятия. Нет ника­кой необходимости рассматривать все фрейдовские работы, чтобы доказать, что же идет сначала². Тем не менее, для нас было бы полезно вспомнить ос­новные положения этого обширного понятия.

Природный биологический закон?

Фрейд рассматривал бисексуальность как природный биологический за­кон: «Психоанализ имеет общую основу с биологией, поскольку он предполага­ет наличие врожденной бисексуальности у человеческого существа». Бисексу­альность существовала, по меньшей мере в потенциальном состоянии, во всех клетках и, следовательно, во всех тканях, органах и организмах. Фрейд утверждал, что бисексуальность, которая представляет собой универсальный биоло­гический факт, неизбежно оказывает влияние на психологическое, которое, в сущности, является отражением биологического. «Бисексуальность» была так­же референтом явной гомосексуальности; удовольствия, получаемого как во время гомосексуального, так и гетеросексуального коитуса; идентификации с некоторыми аспектами противоположного пола; 'неэротического поведения смешанного рода, например, женоподобный характер; дружбы; способности, которой обладают некоторые клетки и даже некоторые ткани - менять внешний вид или функции, или одновременно внешний вид и функции, переходя от того, что характеризует один пол, к тому, что характеризует; другой; эмбриологиче­ской недифференцированное™; тканям противоположного пола, имеющимся в рудиментарном состоянии у взрослых; врожденной «силе», которая способна влиять на поведение индивидуума по отношению к особи противоположного пола. Механизмы бисексуальности представляют собой «вершину» поведения, психологическое проявление - гомосексуальность — гнездо, где расцветает психопатология. Фрейд чувствовал себя более вольготно при таком глобальном использовании понятия. Он был убежден, что находится на правильном пути. Не понимать, что все эти факторы относятся к одному и тому же семейству -означает отвергать понятие, наделенное огромной силой.              

Эта статья ставит перед собой две цели. Первая, которая может пока­заться весьма устаревшей, заключается в том, чтобы и в наши дни подтвер­дить, что бисексуальность всегда должна быть использована как центральная тема для понимания человеческой психологии. Вторая цель состоит в том, что­бы предложить несколько модификаций и отметить определенные расхождения с некоторыми фрейдовскими воззрениями по этому поводу. Для достижения поставленных целей я разберу на составные части оба аспекта фрейдовского понятия «бисексуальность»: биологическое и психологическое, и исследую ка­ждый из них, отталкиваясь от недавно полученных данных и от понятий, выра­ботанных благодаря изучению интерсексуалов (пациентов, наделенных биоло­гической бисексуальностью) и транссексуалов (пациентов, которые, будучи биологически невредимыми, убеждены в своей принадлежности к противопо­ложному полу. Это «природное экспериментирование» помогает нам выяснить, 8 какой мере биологическое или психологическое (постнатальный опыт) спо­собствует возникновению структуры и психическому развитию. Возможно, нам тогда удастся лучше понять, почему бисексуальность в форме, которую Фрейд называл «гомосексуальностью», представляет собой угрозу для психического равновесия. Более того, мы сможем полнее понять некоторые уязвимые места фрейдовского понятия.

А теперь мне хотелось бы более детально рассмотреть в биологическом контексте, фрейдовское использование понятия «бисексуальность», чтобы по­нять, может ли оно быть дополнено результатами-открытий, сделанными на протяжении последних двадцати лет.          

Бисексуальность и интерсексуальность

В словах «бисексуальность» и «интерсексуальность» присутствует слово «секс» (пол), определяемое природой хромосом, половых желез, внешними по­ловыми органами, внутренними половыми органами (предстательная железа, матка), гормональным положением и вторичными сексуальными проявлениями. Каждый из этих факторов¹ может пробудить у мужчины потенциальные свойст­ва противоположного пола. Нижестоящие животные обладают даже большей способностью развития в русле противоположного пола. В общих чертах, те, кто располагается на низших ступенях эволюционной лестницы, в большей степени подвержены возможности развития в этом направлении (например, существуют взрослые рыбы и амфибии, фертильные в состоянии как одного. так и другого пола).              

В любом случае даже человеческие клетки, ткани и органы сохраняют свойство изменения пола. Наше представление о потенциальных возможностях тканей претерпело изменения с тех пор, как умер Фрейд. Теперь нам известно, что у млекопитающих, в том числе и у человека, в период зародышевой жизни, ткани начинают формироваться по женскому типу, не принимая в расчет хро­мосомный пол. Затем, после нескольких недель эмбрионального развития, ко­торое, несомненно, представляет собой результат послания, переданного с по­мощью хромосомы Y, определенные клетки начинают вырабатывать андроге-ны¹. Как только эти первые клетки начинают вырабатывать маскулинизирующий гормон, смежные клетки попадают под их влияние. Существует предположение, что они видоизменяют эту субстанцию в процессе метаболизма до тех пор, по­ка вся зона вследствие действия андрогенов не будет преобразована в муж­ской и маскулинйзирующий протоорганизм. Затем, если процесс не прерывает­ся, он продолжает формировать принадлежность к мужскому полу, продвигаясь вперед заданными темпами. В результате возникает биологически нормальное существо мужского пола. Однако напомним, что если в начале андрогенов не хватает, то маскулинизации не происходит¹.

Сноска1.

Различие между мужскими и женскими гормонами может быть очень слабо выражено в биохимическом плане. Например, на одном из этапов нормального метаболизма тестостерона у мужчины вырабатывается прогестин, который представляет собой женский гормон.

Каждый пол заключает в себе аспекты противоположного пола

Вопреки тому, что открыл Фрейд в психологическом плане и впоследст­вии обобщил, словно речь шла о биологическом факте, клитор не представляет собой маленького пениса. Анатомически скорее пенис является андрогеновид-ным клитором. У обоих полов достаточное количество андрогенов в благопри­ятный момент формирует анатомически и физиологически нормальный пение. У обоих полов при отсутствии андрогенов в соответствующий момент форми­руется анатомически и физиологически нормальный клитор. То же самое про­исходит с другими тканями (которые, за исключением мозга, нас не интересу­ют). В случае с мозгом существуют доказательства (очень существенные для животных, менее выраженные для человека), что этот орган также отвечает ус­ловиям, изложенным выше. Мозг имеет женский характер в том смысле, что если у обоих полов не вырабатываются мужские гормоны, поведение развива­ется по женскому типу. Если в критический момент перинатального периода андрогены не вырабатываются в достаточном количестве, организация цереб ральной психологии, необходимая для мужского поведения, не формируется; в то время как выработка достаточного количества андрогенов в критический пе­риод влечет за собой формирование мужское поведение у взрослого — не принимая во внимание биологический пол животного. Для человеческих существ это правило становится менее выраженным из-за того, что они гораздо более чувствительны – в начальной стадии формирования поведения – к небиологическим силам, в отличие от низших животных.

Следовательно, Фрейд явно ошибался, когда думал, что «природный» пол —'это мужской пол. Это убеждение он сделал биологическим «доказатель­ством» своего тезиса, в соответствии с которым женщины занимают низшее положение. Однако мысль, что биологически каждый из полов заключает в себе аспекты или демонстрирует определенные влечения к противоположному полу, не была опровергнута. Напротив, это открытие получает всё новые и новые подтверждения².

Сноска.

Сегодня в научных кругах практически вышли из моды разговоры о бисексуальности. Сейчас принято употреблять другие слова: сексуальная бипотенциальность, сексуальный нейтралитет, сексуальный биморфизм. Хотя каждый из этих терминов несёт в себе определённый намёк на расхождения, выявленные в лаборатории, они, тем не менее, не исключают полезного использования термина «бисексуальность». Каждый из этих современных терминов подтверждает лишь только то, что аспекты обоих полов присутствуют у каждого животного, в том числе и у человека.

«Интерсексуальность» представляет собой термин, который в наши дни используется для определения изменений одного или нескольких критериев детерминации пола по отношению к противоположному полу. Так, возможно наличие слишком большого количества половых хромосом (например, XXY: си­дром Клинефельтера - K'inefelter) или, наоборот - слишком маленького их количества (например, ХО : синдром Тюрнера - Turner). Также существуют мно­гочисленные анатомические и физиологические формы интерсексуальности:

дисфункция половых желез; гермафродитные изменения внешних половых ор­ганов; внутренние половые органы с дефектами или вообще отсутствующие;

прерывание нормальной гормональной сексуальной деятельности или возни­кающие затем последствия. У нас нет необходимости знать детали этих раз личных форм, однако мы, как и Фрейд, хотели бы выяснить, какое воздействие оказывают эти соматические расстройства на психологическую функцию. Фрейд полагал. что интерсексуальность (биологическая бисексуальность) была необходимой частью «явной гомосексуальности» (психологической бисексуаль­ности), а также, «латентной гомосексуальности» гетеросексуалов, которая про является у обоих полое как «мужской протест».

Когда психологические силы одерживают победу над биологией

В наши дни ни одно доказательство не подтвердило уверенность Фрейда в том, что интерсексуальность в значительной степени негативно влияет на поведение. И наоборот, одно из величайших: открытий Фрейда нашло подтверждение: основополагающее значение психологических сил для формирования человеческого родового поведения. Действительно, почти всегда подобные си­лы могут одержать победу над силами биологическими.

Приведенные далее примеры иллюстрируют этот тезис.

1. Диагностика была неправильно проведена при рождении; правильная диагностика была сделана только во время латентного периода: двое детей мужского пола по набору хромосом с нормальными внутренними мужскими половыми органами и нормальными тестикулами родились с крипторхибными тестикулами. Пенис имел размеры клитора, мочеиспускательный канал был расположен так же, как у девочек, раздвоенная мошонка напоминала губы. Внешние половые органы выглядели как нормальные женские. Обоих детей отнесли к женскому полу и воспитывали как девочек. Затем каждый из них был подвергнут обследованию, поскольку появились подозрения из-за «паховых опухолей», которые действительно были крепторхинными тестикулами. Оба ребёнка не ставили под сомнение ни свою принадлежность к женскому полу, ни свою феминность. Когда родителям сообщили результаты обследования, было решено, что дети будут считать себя девочками. Были проведены курсы гормонального и хирургического лечения для того, чтобы создать женскую анатомию. Диагностирование было сделано шесть лет тому назад. С тех пор не возникало ни­каких психологических проблем.

2.При рождении диагностика была проведена правильно, однако, несмотря на невозможность создания искусственного пениса, ребенка вос­питывали как мальчика: маленький мальчик, который страдал примерно таким же гермафродизмом, как и в предыдущем случае, тем не менее, совершенно справедливо считался с самого рождения мальчиком. Родители были обо всем поставлены в известность и ребенка причислили к мужскому полу. Впоследст­вии его и воспитывали как мальчика, без малейших колебаний. Встав взрос­лым, он не мучился никакими проблемами идентичности рода, хотя и столкнул­ся с реальными нескончаемыми проблемами, вызванными существованием у него совершенно неадекватного пениса.

3. Из-за наличия гипертрофированного пениса диагноз, поставленный при рождении, звучал следующим образом: «Это ни мальчик и ни девочка. Однако оно скорее имеет вид девочки. Необходимо его воспитывать так, словно оно было бы девочкой». В период своей зародышевой жизни этот ребенок страдал гиперандрогенезом в сочетании с надпочечным гиперадренализмом;

так что его внешние половые органы сформировались как мужские. Во всех других отношениях ребенок был сложен как нормальная девочка: на это указы­вали набор хромосом, яичники, матка, влагалище и так далее. Став взрослой, пациентка, будучи хроническим психотиком, бесконечно пережевывающим со­стояние своих половых органов и половые символы, пыталась жить как женщи­на, однако верила, что она чудовище, отличающееся от всех остальных чело­веческих существ.

4. При рождении была установлена принадлежность к мужскому полу. Ребенок был воспитан как мальчик, хотя, с другой стороны, биологически он был девочкой, поскольку страдал гиперадренализмом: половые органы этого ребенка просто-напросто не были мускулинизированы в сторону гермафродиз-ма, как в третьем случае; но клитор был нормальным пенисом с пениальным мочеиспускательным каналом, а большие губы слились, образуя как бы муж­скую мошонку. Затвердение было таким плотным, что губы имели вид мошонки

с не опустившимися тестикулами. Именно эти причины и позволили утвер­ждать, что ребенок был мальчиком. К сожалению, в шестилетнем возрасте из-за чрезмерно раннего полового созревания (что очень характерно для подобных случаев) у ребенка началась менструация. Поскольку вагинальный глазок был блокирован пенисом и мошонкой, то произошел острый абдоминальный криз (леритомит), вызванный скоплением менструальной крови в брюшной полости. Только тогда и было произведено правильное диагностирование пола. Педиатр посоветовал родителям провести у ребенка операцию по перемене пола и рода. Он так же порекомендовал купить девичью одежду и сделать причёску, которую обычно носят девочки. Последующие контрольные консультации показали, что ребёнок был не способен успешно учиться в школе. У него был существенный дефект произношения. Он не с кем не дружил, и к тому же выглядел неуклюжим и смешным в девичьей одежде.

5. Однояйцевые близнецы нормального женского пола (говоря биологически). Одну из близнецов родители воспитывали в соответствии с женским типом поведения, а вторую активно поощряли вести себя в соответствии с мужским типом поведения. Девочка-близнец, воспитанная как мальчик, стала во взрослом возрасте транссексуалом, что касается второй, то она помолвлена и собирается выходить замуж.

Другими словами, клиника развивается отнюдь не так, как утверждал Фрейд, для которого биологическое создает психологическую бисексуальность. Бисексуальные условия, такие как трансвестизм (фетишиская перемена одежды) и гомосексуальность не представляют собой даже частично как это утверждал Фрейд, результата конституциональной бисексуальности. Тем не менее следует подчеркнуть, что Фрейд полагал, что эти клинические условия являются продуктом постнатальных экспериментов.

Однако самым ярким примером, который подтверждает это правило и который гласит, что окружающая среда оказывает доминирующее действие на

биологическое, скорее всего служит трансексуал-мужчина, у которого происходит практически тотальное смешение маскулинности и феминности и в результате аберрантной связи мать-младенец: связи исключительно близкой, без фрустрации, для длительного симбиоза и отсутствия всякого видимого биоло­гического дефекта.

Бисексуальность и транссексуализм

Как мы знаем, Фрейд концептуализировал (хотя конкретно и не разработал) биологическую бисексуальность и психологическую бисексуальность и психологическую бисексуальность, рассматривая первую как «вершину» второй. У него сложилось чувство, что они обе присутствуют в разной степени у каждого человеческого существа и зависят от конституциональных вариантов и жизненного опыта. Он говорил, что в некоторых случаях биологическое представляет собой наиболее важный фактор, но в других случаях психологическое одерживает победу, что в большинстве случаев речь, однако, идёт о неустранимом смешении обоих видов бисексуальности. Хотя Фрейд не нашёл термина для обозначения психологической бисексуальности, он создал термин для обозначения психологической бисексуальности – он назвал её гомосексуальностью. И вновь нас смущает терминология и дефиниция из-за пристрастия Фрейда к глобальным понятиям. Безусловно, подобная способность может помочь выявить общий знаменатель, скрытый до сих пор, однако мы рискуем утратить наше ощущение различий. Слово – понятие и связанная с ним теория – берут верх над реальностью, наблюдением. Помимо общих черт, действительно существуют значительные различия между гомосексуальным извращением и привязанностью к другу, между ласковой нежностью мужчины, который любит женские тела, и абсурдно слащавым поведением женоподобного гомосексуала, между переменой одежды, вызывающей эрекцию, и переменой одежды транссексуалом, который, никогда не возбуждаясь женскими нарядами, всегда проявляет желание их носить, поскольку только они одни и могут ему подойти. Для меня выгода, которую получают при объединении этих черт под словом «гомосексуальность», не компенсируется возможностью установления различий в клинической картине, в психодинамике, в этиологии и во время лечения.

Расхождения с фрейдовской концепцией

Давайте вновь рассмотрим различные аспекты явления, которое Фрейд называет «гомосексуальностью». Таким образом, мы сможем расширить наше знание о его значении и потенциальном патогенезе.

Я согласен, в которой раз, с превалирующей частью фрейдовского тези­са, однако по другим пунктам мое мнение расходится с ним. Более всего меня убеждает то, что качества, выделенные Фрейдом неотъемлемы  от психического развития и психической функции: и .маскулинность и феминность одновременно присутствуют у мужчины и у женщины. Дети переживают переключённую эдипову любовь, о которой они хранят воспоминания и последствия которой оказывают на них влияние на протяжении всей жизни. Обычно мужчины боятся, что феминность возобладает, и вырабатывают маскулинный протест в то время как женщины страдают от зависти к пенису. Тревога стать  гомосексуалом присуща всем гетеросексуалам. Я не согласен с двумя менее важными пунктами. Во-первых, Фрейд открыл что выбор объекта, зоны чувственного влечения, и эдипов конфликт не представляют собой элементов, способных правдиво отражать патогенный фактор – а именно тревогу гомосексуальности за исключением  случаев, когда вмешивается его «бог из машины», deus ex machina, его пережевывания биологии. Чем ссылаться на биологические силы для того, чтобы восполнить пробелы в объяснениях, нам стоит отыскать в транссексуализме данные, котрые смогут оказывать нам решающую помощь при изучении патогенного влияния бисексуальности (гомосексуальности). Во-вторых, это влияние может оказываться более существенным для мужчин, нежели для женщин.

Первый пункт разногласий: тревога гомосексуальности

Мыслить в  терминах транссексуального механизма - желания принадлежать к противоположному полу - означает смещать акцент от избранного объекта к более важной цели, которая состоит, для индивидуума, в поддержании своего собственного смысла существования, своей идентичности. Я полагаю, что человеческие существа, опасающиеся гомосексуальных влечений. опасаются их, в частности, потому что они боятся, .как бы это желание не выдало их слабость (ослабление чувства действительной принадлежности к своему собственному полу). Вероятно, самый большой вклад в эту тревогу вносят всемогущие - бессильные приступы ярости, которые вызывают, не модулируя их, некоторые матери у своих грудных младенцев. В соответствии с точкой зрения, изложенной в этой статье, я не стану рассматривать ни роль травматизма, фрустрации, анальной и оральной, враждебности, ни результат, к которому мо­гут привести эти различные факторы в гомосексуальности или даже в психозе. Более того, я лишь кратко упомяну о важном факторе, который, по моему убеж­дению, формируется сам собой: факт, что тревога гомосексуальности стимули­руется культурой общества. В другие времена и в других местах, вопреки тому, что происходит в нашем западном обществе, гомосексуальный акт может но­сить характер важного утверждения маскулинной идентичности индивидуума, проникнутого чувством надменной вирильности. Вангаард (Vangaard) приводит случаи, когда гомосексуальные акты совершались формально, прилюдно, в ре­лигиозных обрядах для того, чтобы вирильность передалась от мужчины к мальчику и для того, чтобы установить, между взрослыми любовниками, связь достойной вирильности. Эти факты вновь подтверждают, что тревогу порожда­ет не гомосексуальность сама по себе, а ослабление чувства идентичности. В культурах, похожих на те, о которых я только что рассказывал, где идеалом служит взрослый мужественный мужчина, пенис в состоянии эрекции представ­ляет собой не только орган для удовольствий, но - что гораздо важнее - символ могущества и чести: фаллос. Ласкать его, собирать его семя означает по­лучить свою ману, сверхъестественную тайную силу. В таких культурах счита­ется достойной презрения неспособность любить женщину так, как должно, по­скольку тогда речь идет о любви, а не об анатомическом гомосексуальном акте, который доказывает отсутствие вирильности.

Ключ для понимания развития мужского и женского начала

Теперь мы проанализируем мысль о том, что тревога гомосексуальности основывается, скорее всего, на тревоге потерять сущность, ощущаемую самим индивидуумом. Именно этот факт и придает истинную важность изучению транссексуализма.

По определению транссексуализм представляет собой самое сущест­венное нарушение равновесия между маскулинностью и фемининностью. Тем не менее, мы будем рассматривать только мужской транссексуализм, который, во всяком случае, для меня, служит ключом, позволяющим понять развитие маскулинности и фемининности у каждого человеческого существа. Фрейд придерживался точно такого же мнения, хотя в его произведениях открыто об этом и не говорится (в те времена не существовало самого термина и уж тем более клинической формы для его объяснения). Фрейд делал намеки, когда описывал тревогу кастрации, этот основополагающий элемент эдипова разви­тия. Мне хотелось бы сделать очевидным транссексуальное качество, подска­занное фрейдовскими открытиями, добавив, что утрата пениса не образует со­вокупность угрозы кастрации. Пенис представляет собой всего лишь знак отли­чия, вместилище принципа идентичности, то есть чувства, что индивидуум от­носится к мужскому полу. Тревога кастрации - это не страх лишиться пениса, а гораздо более сильный страх утратить чувство, которое сложилось о своем собственном существовании.² Фрейд приблизился к подобному выводу, излагая свои воззрения более замысловато, тогда, когда он модифицировал понятие тревоги, чтобы наделить его экзистенциальной ролью - тревога разрыва, отня­тие от груди или прототипичный опыт рождения.

Если мы рассмотрим один из важнейших клинических случаев, которые поставили под сомнение теорию Фрейда, согласно которой гомосексуальность (бисексуальность) стоит в центре человеческого поведения — случай Шребера (Schreber) - мы констатируем, что гомосексуальность, о которой он говорит, действительно не похожа на ту, которую мы обычно считаем эротической поло­вой гомосексуальностью, а несет в себе нечто более примитивное - перемену пола.³

В поисках всемогущей матери

Когда в психоаналитической теории говорят, что некто опасается гомо­сексуальности, это означает, что он боится поддаться неосознанным стремле­ниям, которые приведут к сексуальным отношениям с индивидуумом того же пола. Подобные отношения внушают тревогу, поскольку они предполагают по­давление самых желанных гетеросексуальных побуждений, сосредоточение на запретных частях тела (например, на анусе) и инцест с родителем того же пола. Именно так Фрейд видит гомосексуальность у Шребера. Однако в центре кли­нической таблицы стоит транесексуальное желание: пол Шребера-претерпева­ет изменения. Он постепенно начал это чувствовать. Сначала его охватил параноидальный страх, а затем сладострастное мегаломаниакальное наслажде­ние, которое он испытывал от сверхъестественного воздействия, от того, что его тело трансформируется в тело женщины и он сможет стать основателем новой расы. Эти фантазмы являются ничем иным, как вопросом выбора объек­та, чувственной зоны или эдипова конфликта.

У последующих комментаторов сложилось чувство, что объяснение го­мосексуальности Фрейдом неполное. Мы уже цитировали Найта (Knight). М. Кляйн (Klein) и Розенфельд (Rosenfeld) рассматривают выбор объекта того же самого пола как защиту фундаментального патогенного источника. Очень часто, констатируя наличие опасной и всемогущественной матери у женоподобных гомосексуалов, мы отнюдь не удивлены, что женское тело внушает этим мужчинам ужас, что они обращаются для собственной защиты к гомосексуальности и опираются на то, что у них осталось от мужского начала, чтобы посмеяться над женским началом.

Настал момент, когда предмет психоза Шребера переместился от отца к матери, скрывающейся за ним. Фаирбаирн (Fairbairn) утверждает, что Шребер испытывал ужас от первичной сцены, которая провоцировала его ярость от материнской неверности. МакАльпин (MacAlpin) и Хантер (Hunter) пошли еще дальше по пути отношений с матерью, полагая; что Шребер желал бы быть женщиной, поскольку, как и его мать, он хотел давать потомство.

Сирлиз (Searies) выделял угрозу, создаваемую каннибалистическими тенденциями матери Шребера, которые сын перенес на жестокого отца.

Уайт (White), по моему мнению, сформулировал самый корректный тезис:

«Примитивные стремления - оральные, деструктивные, зависимые - к матери имели решающее значение в случае Шребера». Несмотря на желание не обсу­ждать бессознательные деструктивные стремления в гомосексуальности и, в частности, самые жестокие стремления, свойственные паранойе, я всё-таки процитирую Уайта, чтобы показать, с какой настойчивостью он подчеркивает борьбу Шребера с глубинной идентификацией со своей матерью: «Вынужден­ный бросить мать - в определенном смысле он был оставлен и отстранён ею -, Шребер защищался от этой потери и от инфантильного орального нерешитель­ного напряжения, которое возникало в нём от примитивной и ранней идентифи­кации с матерью, против которой он впоследствии защищался с помощью стой­кой идентификаций с отцом. [...] За спиной этой мужской компульсивной иден­тификации Шребер тайно оставался маленьким ребенком, который мечтал быть единственным обладателем матери - обладание, ставшее возможным ис­ключительно через идентификацию с ней, примитивную и магическую иденти­фикацию: символическое и магическое слияние».

Ранняя идентификация с матерью

Для Фрейда и большинства авторов убежденность в принадлежности к противоположному полу равнозначна психической угрозе, заключающейся в по­тере пениса и тёстикул: «[...] идея быть трансформированным в женщину, то есть быть кастрированным....» Слово «кастрированный», разъясненное раз­личными данными, может оказать нам помощь. Тем не менее, кастрированный мужчина — это не женщина, а отчаявшийся мужчина.

Я готов подписаться под подобным утверждением, не дополняя его прак­тически никакими исключениями. Все мужчины, с которыми мы встречаемся в нашей практике или вне её, боятся кастрации. Этот страх, усугубленный заклю­чающейся в нём глубинной тревогой об идентичности, свойственной нам как существам мужского пола, этот страх вызывает большую часть того, что мы считаем маскулинностью у мужчин. А когда страх становится очень сильным, он начинает благоприятно воздействовать на изменения, которые мы называем извращениями, толкая на путь, ведущий к маскулинности. Однако множество аналитиков встречались со следующим исключением: с мужчиной, который ни­когда не знал периода маскулинности, начиная с детства и на протяжении всей своей жизни, и который, с самого начала, никогда не ценил ни принадлежность к мужскому полу, ни маскулинность. Тем не менее, именно в этом и состоит ис­тория настоящего транссексуала, которого не следует путать с гомосексуалом, трансвеститом, психотиком-параноиком и другими, которые также говорят о «трансформации пола» и с которыми аналитики привыкли иметь дело.

Нам могли бы возразить, что транссексуал ценит маскулинность, хотя и скрывает ее. Как же мы сумеем доказать противоположное? Я могу дать только лишь такой ответ: хотя всё и обстоит именно так, мы не знаем других ситуаций, когда в тот или иной момент жизни, причем с самого раннего детства, очевид­ная маскулинность оставалась совсем незамеченной.

Я попытался тщательно проанализировать клиническую картину транссексуала и дать о ней четкое представление, исходя из самых сложных состоя­ний —нормального и извращенного, - в которых идея перемены пола предстает как регрессивный, феномен. Если мы не станем изолировать самую чистую форму фемининности, которая видна у транссексуала, мы не сумеем постичь -  как и Фрейд - у всех мужчин полное значение симбиоза с матерью, его ритма

подъемов и спадов, которые не представляют собой простое возвращение к «здравому смыслу», а заключаются в том, чтобы быть таким же, как мать, что оборачивается разрушением маскулинности.

Я согласен с Фаирбаирном, МакАльпином, Хантером, но главным обра­зом с Сирлизом и Уайтом, которым удалось приблизиться к тому, что, как я по­лагаю, сущность этой регрессии, приводящей к слиянию с примитивной мате­рью. Однако я собираюсь рассматривать процесс идентификации с матерью на еще более примитивном уровне. Для всех перечисленных авторов идентифи­кация с матерью представляла собой механизм, выдуманный для оборони­тельных целей¹.

Сноска.

Уайт, например, пишет: «Бредовые идеи Шребера о воздействии женских нервных импульсов на его тело спровоцировали развитие его грудей. Таким образом, он стал их единственным обладателем, обладателем того, от чего он с таким трудом отказался очень давно. Можно –было бы также рассматривать эту феминизацию как повторное возникновение очень ранней идентификации с матерью в момент, когда она обделяла вниманием маленького Даниеля и отстранялась он него, словно обучала его «искусству отрицания».

Я придерживаюсь такого же мнения, однако добавлю, что состояние союза с ней (oneness), которое присуще всём человеческим сущест­вам, как психотикам, так и не психотикам, еще более примитивно и устанавли­вается прежде, чем структура Я станет достаточной для проделывания этой сложной работы, которую мы называем идентификацией. По моему убеждению, это состояние союза представляет собой не только исключительный факт вос­поминаний, которые хранит маленький ребенок об интенсивном оральном удовольствий, но также и не психические первичные процессы (вызванные внёшней средой или внутренней физиологической деятельностью) такими, как классические и висцеральные отпечаток и воздействие, непосредственно оказы­вающие влияние на мозг прежде, чём сформируется ментальный психический аппарат или же к концу периода младенчества, когда становится заметно заро­ждающееся Я.

Мощный отпечаток

Теперь я оказываюсь в состоянии борьбы с умозрительными построе­ниями, то есть с утверждениями, что во время возвращения в состояние союза с матерью, мы движемся в сторону двух различных сил, где этот союз имеет примитивное изображение. Первая форма состоит в смутном воспоминаний о состоянии блаженства (которое весьма неполно передаётся выражением «хорошая грудь») и становится частью того, что мы называем разумом, (mind). Вто­рая форма (для которой мы в настоящее время не имеем названия, если не сказать теорий или терминологий), какой бы она ни была - речь идёт не об идентификации, - охваченная влиянием отпечатка или воздействия, хранит молчание. Она не входит в разум, однако влияет на него, если можно так выра­зиться, так же, как адреналиновая или тиреоидальная деятельность. Слова «инкорпорация», «интроекция», «идентификация» соотносятся с мотивирован­ной деятельностью, направленной на объект, ощущаемый как посторонний. Это означает, что должна существовать достаточно развитая психика (разум), что­бы оценить объект (частичный объект) и для того, чтобы возникло желание взять его внутрь себя. Неизбежное следствие состоит в том, что изображение объекта может быть вытеснено (проекция). Однако наша теория должна предусмотреть место для других, не ментальных механизмов (то есть не мотивиро­ванных индивидуумом), благодаря которым внешняя действительность также находит место во внутреннем мире.

Фрейд учил нас тому, что сейчас мы открываем в клинике, а именно что траснссексуальные фантазмы (одно из значений явления, которое он называл гомосексуальностью) встречаются повсеместно, в минимальном количестве у нормальных людей, в более значительной степени у женоподобных мужчин или мужеподобных женщин (в этом случае они отмечены извращением рода) и в ярко выраженной форме у транссексуалов. Откуда они берутся? Почему для большинства людей очень опасно противостоять им? И, наконец, почему транссексуалы не испытывают ни малейшего страха перед переменой пола? Позвольте мне на мгновение вернуться к сформулированному мной тезису о первой стадии развития маскулинности м фемининности, о ядре идентичности рода: чувству принадлежности к мужскому или женскому полу. Подобное воз­вращение позволит нам констатировать, что перемена пола представляет собой угрозу для любого мужчины со сформировавшейся мзскулинностью, одна­ко не для транссексуала. Я делаю особый акцент на мужчинах, поскольку, как мы в дальнейшем увидим, эти факторы причиняют меньше беспокойств боль­шинству женщин.

Родители: преобладающая роль

Каковы бы ни были биологические атрибуты, которые могут способство­вать маскулинности или фемининности и которые ребенок приносит с собой при рождении, они не играют главенствующей роли, даже на самых первых стадиях формирования идентичности рода¹. И напротив, эту главенствующую роль играет родительское влияние. Когда влияние родителей (влияние матери, вне всякого сомнения, наиболее важно в первые месяцы жизни) поощряет муж­ское поведение, которое мать считает присущим мужчинам, биологические ат­рибуты тогда усиливают последствия этого типа воспитания. Однако мать, ко­торая сформирует женоподобного мальчика, сможет действовать подобным образом вопреки биологически нормальной маскулинности. Учитывая биологические факторы, такие, как проникновение в мужской мозг андрогенов или раз­личные уровни физиологической агрессивности, что может влиять на первую стадию развития идентичности рода?

Состояние половых органов маленького ребенка при рождении означает/ начало процесса; причисление к определенному полу открывает процесс соз­дания идентичности рода. Если маленький ребенок представляет собой анато­мически нормальную особь мужского пола, то мать, которая знает об этом с ^момента его рождения, начинает вырабатывать у себя и у отца ребенка слож­ный идеосинкразический процесс, обладающий общими чертами и свойствен­ный конкретному обществу. Ребенку дали имя, его одели, носят на руках. Им занимаются во время бесчисленных передаваний с рук на руки, одновременно* нежных и очевидных, которые выражают, все без исключения, посредством воздействия тела матери на ощущения своего младенца ее отношение и жела­ния, касательно этой конкретной особи мужского пола или этой конкретной особи женского пола. Итак, бесконечное неконфликтное повторение, которым отмечено определение пола сначала родителями, а затем всеми окружающи­ми, укрепляет у ребенка растущее чувство принадлежности к определенному полу. Это чувство, выраженное в простых словах «Я - мальчик» или «Я - де­вочка», находит основательное подтверждение состоянием половых органов и ощущениями, первыми признаками принадлежности к определенному полу. По­степенно, как и учит нас теория Фрейда об эдиповом развитии, уверенность в принадлежности к определенному полу усложняется, поскольку эта принадлеж­ность включает в себя привилегии, ответственность, идентификацию и опас­ность, а также механизмы защиты ощущения, сложившегося у индивидуума о собственном поле. Поведенческие формы и фантазмы показывают, насколько сложен и двусмыслен процесс развития маскулинности и фемининности. Эти структуры и новые психические процессы захватывают ядро идентичности рода и еще больше усложняют маскулинность и фемининность.

Чувство, прочно укоренившееся в человеческом мозге

Этот последний процесс развития происходит тогда, когда возникающее в первые годы жизни первое чувство становится фиксированным, неизменным. Однако это в меньшей степени непосредственно зависит от пола, чем от внеш­ней видимости (аррегеапсе) или, точнее, от способа, каким родители реагиру­ют на принадлежность к определенному полу (иными "словами, решающий фак­тор носит психологический, а не биологический характер). Убедительным дока­зательством служат гермафродиты. Для этих индивидуумов общее правило со­стоит в том, что родительское отношение и поведение определяет убежден­ность ребенка, как нам становится ясно из примеров, приведенных выше.

Подводя итог, скажем, что ядро идентичности рода представляет собой, у нормального существа продукт, комбинацию скрытых биологических факто­ров (до сих пор не измеренных), которые оказывают умеренное и легко обрати­мое воздействие, и более мощных родительского отношения и влияния на ре­бенка, которые могут быть оценены. В то время, как прочность маскулинности и фемининности может подвергнуться испытаниям в связи со сложившимися обстоятельствами, чувство принадлежности к мужскому или женскому полу, уста­новившееся раз и навсегда, не будет подвержено изменениям на протяжении всей жизни. Оно оказывает сопротивление воздействию, которое может дать<о себе знать впоследствии из-за мозговых нарушений, из-за психоза, из-за нару­шений характера и из-за любого внешнего или внутреннего влияния, в том слу­чае, если оно прочно укоренилось в самом начале.

Наша психоаналитическая теория пока еще не принимает во внимание эти открытия, сделанные сравнительно недавно. Изучение расстройств, проис­ходящих в ходе развития и сохранения маскулинности и фемининности, по мо­ему мнению, должно быть теснее связано с изучением последствий фрустрации, травматизма, конфликта и попыток разрешения конфликта на различных стадиях эдиповой ситуации. Психоаналитическая практика видит в тревоге пер­вичную силу, которая создает и модифицирует нормальную маскулинность и нормальную фемининность или извращения. Однако она не представляет со­бой технику, которая позволяет взрослому пациенту обнаружить многое в пер­вичных автономных секторах Я, то есть в секторах раннего детства. В силу сложившихся обстоятельств психоаналитик потратил больше времени на изу­чение теории, стараясь обнаружить в ней «судьбу, складывающуюся под влия­нием побуждения», чем на наблюдение за неконфликтными силами в раннем детстве и создание их теории¹.

Сноска.

В своих теоретических разработках Хартман и Винникотт который сумел соединить теорию с наблюдениями, указали нам путь к пониманию неконфликтного развития ребёнка. Никто, кроме Винникота, не смог сориентировать нас своими исследованиями динамики отношений мать-ребёнок на изучение способности младенца любить. Тем не менее, эти работы не сосредоточены на маскулинности и феминности.

Силы, которые можно изучать, наблюдая взаимозависимость мать—ре­бенок - а не анализируя перенос взрослых, - представляют собой такие про­цессы, как отпечаток, глубинное, классическое и действующее поведение, а также другие формы модификации поведения.

Усилия, затрачиваемые маленьким мальчиком, чтобы стать мужчиной

Для чего нам следует вернуться к вопросу о развитии ядра идентичности рода? Для того, чтобы установить, что чувство принадлежности к определен­ному полу стойко укореняется с помощью могущественных, молчаливых и не­конфликтных сил, которые принимаются за дело с самого рождения. Эти идеи лежат в основе теории развития маскулинности и фемининности и в опреде­ленной степени вступают в противоречие с идеями Фрейда. Действительно, Фрейд принимал во внимание историю развития рода не с самого начала жизни, а лишь после того, как образовывалось и закреплялось ядро идентичности рода, а также после того, как отношения матери и ребенка выходили из аморф­ного состояния первых месяцев, которое в значительной мере было состояни­ем частичного объекта. Хотя Фрейд в конце концов и стал придавать значение преэдипову периоду и преобладающей роли матери в развитии индивидуаль­ности, он никогда не подвергал сомнению тот факт, что отношения мальчика с матерью носят глубоко гетеросексуальный характер. Отсюда я делаю вывод о двух ошибках Фрейда. Сначала он расценил как биологическую характеристику, что мужское состояние (maleness) есть самое прочное, самое естественное состояние (что, как мы уже говорили, опровергнуто результатами новейших ис­следований). Его вторая ошибка заключается в том, что он придерживался мнения, будто бы для мужчины предопределено более счастливое начало жизни, поскольку его отношения с матерью по определению носят гетеросексуальный характер. Более того, он утверждал, что над маленькой девочкой довлеет двойное бремя несовершенной биологии и гомосексуальности в отношении мать-ребенок.

Однако во фрейдовской теории кое-что не стыкуется. Действительно, мы должны определять гетеросексуальность не с анатомической точки зрения, а скорее исходя из идентичности. Анатомия не представляет собой судьбу. Судьба проистекает из того, что люди делают с анатомией. Маленький мальчик гетеросексуален лишь анатомически, а не психологически в первый период своей жизни, а гетеросексуальность возникает только после интенсивной рабо­ты, выполняемой не без мучений и труда. Благодаря, в частности, работам Ма­лера (Malher) мы знаем, что вследствие этой борьбы возникают разделение и индивидуализация. Для того, чтобы достичь гетеросексуального состояния, которое лежит в основе эдипова конфликта, маленькому мальчику приходит­ся избавляться от первоначального врожденного симбиоза, в котором были сначала слиты он и его мать. Он должен, по выражению Гринсона, «деидентифицироваться» от своей матери. Если ему и его матери не удастся привести в действие реакцию, которая заставит их (даже если порой они испытывают к этому отвращение) освободить тела и психику от состояния союза (oneness), возникшего в матке и в первые месяцы жизни, тогда мальчик остается как бы в оболочке матери. В подобных случаях ущемленным оказывается не только развитие функций Я. Также появляется связь, затрагивающая идентичность рода: мальчик сам ощущает себя как часть женского начала и фемининности своей матери.

Необходимое отделение от матери

Принадлежит ли это к области чистой фантазии? И вновь изучение транссексуалов, как ничто иное, позволяет понять основу развития личности. В экстремальной ситуации, возникающей в результате тракссексуального «опро­бования», мы видим, что происходит, когда материнская забота, полная любви - симбиоз  - становится слишком насыщенной, слишком удовлетворяющей, слишком долгой днем и ночью и продолжается на протяжении месяцев и лет. Нам известно, что этот симбиоз отличается от симбиоза, который мы наблюда­ем у других маленьких мальчиков. Я убежден, что подобный чрезмерный сим­биоз ведет к чрезмерной фемининностй¹.

Транссексуальное «опробование» доказывает, что когда симбиоз мать-ребенок становится слишком удовлетворяющим ни мать, ни маленький ребе­нок не хотят отделяться друг от друга: главным  последствием этого положе­ния становится развитие чрезмерной фемининности у маленького мальчика. Чем дольше мать придерживается этого симбиоза, относительно нормального в первые недели или первые месяцы, чем больше она считает необходимым баловать маленького ребенка, тем больше шансов у фемининности проникнуть в ядро идентичности рода: чрезвычайным воплощением подобного континуума становится транссексуализм. Однако в незначительной степени этот процесс можно встретить в большинстве обращений матерей с ребенком. Я полагаю, что именно здесь находятся основы транссексуальных фантазмов Шребера, тревоги «гомосексуальности», гораздо более ярко выраженной у мужчин, чем у женщин, а также большинство корней того, что мы называем маскулинностью - а именно, озабоченность быть сильным, независимым, твердым, жестоким, многоженцем, женоненавистником и порочным. Только в том случае, если мальчик с помощью матери и, возможно, на протяжении первых месяцев с помощью отца, но в менее значительной степени, сумеет без проблем отделиться от женского начала и феминности родной матери, он станет в состоянии развить более позднюю идентичность рода – которая не представляет ядро – называемую нами маскулинностью. Только тогда он будет рассматривать свою мать как отдельный гетеросексуальный объект, которого он мог бы возжелать. Он вступит тогда в эдипов конфликт, подвергнет опастности свою маскулинность, находящуюся в процессе развития, станет бороться за сохранение маскулинности и желаемой гетеросексуальности. Наконец, он сможет в нужный для него момент найти выход из этого конфликта с помощью образа действий, известного психоаналитикам.

Конфликт, от которого избавлены женщины

Вне всякого сомнения, первый объект любви мальчика гетеросексуален, однако ему необходимо предпринять предварительные шаги: отделить свою идентичность от идентичности матери. С момента рождения весь процесс становления мужчиной стоит под вопросом: маскулинность, которую предстоит создать подвергается опасности из-за первоначального и тесного союза с матерью, опыта, отмеченного печатью высшего блаженства, который, будучи скрытым, но активнодействующим в центре идентичности, станет не протяжении всей жизни своего рода магнитом, побуждающим индивидуума вернуться к этому первоначальному союзу. Такова латентная угроза, которая содержится в маскулинности. Мне представляется, что именно потребность победить эту угрозу и наделяет своей энергией то, что мы привыкли называть «мужским поведением». Таким образом, (я до сих пор ещё никогда не формулировал это в подобных терминах) в определённом смысле процесс развития ядра идентичности рода происходит по-разному у представителей мужского и женского пола. У особей мужского пола разгорается конфликт, неведомый особям женского пола. Ядро идентичности рода у представителей мужского пола не представляет собой, как я ошибочно утверждал, что-то совсем уж незыблемое. Оно всегда несёт с собой настойчивую потребность вернуться к врождённому состоянию союза с матерью.

Возможно, теперь мы лучше понимаем, почему перемена пола не внушает тревоги транссексуалу. Вместо того, чтобы приводить надуманное объяснение, цель которого заключается в сохранение теории (объяснения типа: транссексуал неуклонно стремится к кастрации, чтобы избежать тревоги кастрации), мы скажем, что транссексуал мужского пола, но женского рода действует, как неважно кто: поведение индивидуума определяет не анатомическая принад­лежность, а сохранение чувства, которое индивидуум имеет о собственном Я. Транссексуал-мужчина старается изменить не род, а только пол; таким обра­зом, его тело будет соответствовать его психике.

«Сильный пол»—женский пол

Второй пункт разногласий: сравнение влияния, оказываемого гомосек­суальными побуждениями, на мужчин и женщин.

А как обстоит дело у женщин? Вне всякого сомнения, они представляют собой сильнейший, если не сказать первый; пол. Более того, не исключено, что их «гомосексуальность» может предоставить им преимущества. И вновь мы на­поминаем, что анатомическая «гомосексуальность», рассматриваемая под уг­лом зрения отношений мать - ребёнок в первые месяцы не представляет само собой разумеющуюся угрозу для девочки. Развитие необходимых связей с жен­ским началом и фемининностью матери может лишь, при нормальном симбио­зе мать - младенец, укрепить у девочки чувство идентичности. Если мать сумеет заложить подобный фундамент у своей дочери, тогда сила - постоянство, часть идентичности - займет прочные позиции и окажет ребенку помощь в противостоянии дальнейшим превратностям рода, например, при возникнове­нии эдиповой ситуации.

Естественно, когда мать превращается во всесторонний, отличный и от­дельный объект в глазах взрослеющей дочери, то у дочери, как это утверждает Фрейд, возникает гомосексуальное отношение к объекту своей первичной любви. В какой степени это отношение может в дальнейшем способствовать разви­тию патологии, если оно неправильно воспринималось родителями ребенка - эта проблема стояла в центре многочисленных исследований и сейчас мы не будем к ней возвращаться. Вне всякого сомнения, когда ощущается острый не­достаток первичного симбиоза (в случае, если мать холодная и равнодушная), девочка специально устремляется на бесконечные поиски доброй матери и пускается в откровенно гомосексуальные авантюры.

Наш опыт позволяет нам констатировать тот факт, что фемининность на­ходит более прочную основу, чем маскулинность, в «первоначальной иденти­фикации» с матерью, несмотря на зависть к пенису: обвинения в «гомосексу­альности» гораздо реже выдвигаются в адрес женщин, чем в адрес мужчин, психотики они или не, и ничто не вступает в противоречие с этим утверждени­ем; женщины-психотики обычно страдают от галлюцинационных опытов и от гетеросексуальных обвинений. Более того, анализируя женщин, которые при­ходили не из-за первичных нарушений рода, я на собственном опыте убедился, что они воспринимали гомосексуальный опыт гораздо менее серьезно, чем мои пациенты-мужчины, а также что эти гетеросексуальные женщины, которые поч­ти не высказывали чувство вины, впоследствии занимали оборонительные по­зиции и эмоционально раскрепощались при проведении психоаналитического сеанса, не испытывая никакого стеснения по поводу гомосексуальных аван­тюр. Хан констатировал то же самое явление, доказав, что у его пациентки го­мосексуальная связь была фрагментом acting our на пути к зрелости.

Короче говоря, гомосексуальность - бисексуальность - о которой Фрейд думал, что она угрожает каждому и которой приписывал настолько фун­даментальный характер, что пытался поместить ее истоки в биологию, может быть более четко определена, как небиологическая угроза, направленная про­тив личного чувства ядра идентичности рода, существования, бытия. Я бы ско­рее сказал, что ощущение, которое складывается у индивидуума о его принад­лежности к мужскому полу и о дальнейшем развитии, и маскулинность гораздо менее прочно укореняются у мужчин, чем чувство принадлежности к женскому полу и фемининность у женщин. Если дело обстоит подобным образом, то вы­ходит, что мужчины с самого начала своей жизни имеют весьма интимную связь — в то время, как структура Я еще очень хрупкая, а они сами весьма по­датливы влиянию — с представителем противоположного пола и им приходит­ся преодолевать то, что действительно существует у транссексуала: слишком тесное слияние с матерью. Даже у маленького мальчика, которому очень по­везло. чувство принадлежности к мужскому полу находится под давлением бо­лее раннего союза с идентичностью матери. А у маленькой девочки тот же са­мый союз. наоборот, лишь укрепляет ее ощущение, которое у нее складывает­ся о своем чувстве женского начала- Эта первичная бисексуальность¹ может сделать маленького мальчика немного более уязвимым в начале, оставить его с менее фиксированной и .менее уверенной идентичностью, заставить его подвергаться огромнейшей опасности во время здипова развития и, в конце кон­цов, сделать его более предрасположенным к извращенному развитию².

Теперь мы гораздо более отчетливо понимаем, почему «гомосексуаль­ность» представляет собой значительную угрозу для мужчин. По сути (при ус­ловии, конечно, нахождения под защитой родительской опеки) привлекатель­ность нового союза с материнским женским началом ужасает и притягивает мужчин; это настоящая песня сирены. Случай Шребера убедительно свиде­тельствует об этом. Мы уже здесь говорили, что Фрейд настаивал на фундаментальном могуществе «бисексуальности», чтобы предоставить доказатель­ства внесенным изменениям в его теорию сексуальности.

Вот почему я согласен с Фрейдом относительно важности бисексуальности.  Вот почему также я изучаю транссексуализм; вместо того, чтобы рассмат­ривать его как странную особенность, следует видеть в нем ключевой тест, са­мую настоящую парадигму фрейдовских теорий о сексуальном развитии как мужчин, так и женщин.

Роберт Дж, Столлер,