Норма и патология в подростковом возрасте

Франсуа Ладам и Майя Перре-Катипович

Вопрос нормы и патологии в подростковом возрасте всегда был спорным и остается таковым. Он не будет обсуждаться подробно в данной главе, которая не задумывалась нами как некий трактат по психопатологии. Мы ограничимся расстановкой ряда указателей, помогающих понять нормальное и анормальное развитие, а также выдвижением ряда базовых критериев для оценки главных характеристик психической деятельности. Обсуждаемая здесь начальная рекогносцировка, без проработки в деталях, требующей специальной подготовки, если и не достаточна, то необходима, поскольку уже она одна во многом определяет будущее подростка.
Вслед за Винникоттом (1961), многие до сих пор пренебрегают наиболее мощными признаками психического страдания в подростковом возрасте, такими как попытки самоубийства, и рекомендуют при этом минимальное терапевтическое вмешательство — или даже воздержание от него. Хотя подобное легковесное отношение к подростковым расстройствам встречается постоянно, наблюдается и обратный подход, когда все конфликтные и беспокоящие проявления подросткового возраста рассматриваются как патология.
Есть шанс избежать обеих опасностей, если допустить, что значение различных манифестаций и симптомов у подростков не только отличается от значения того, что можно назвать их аналогами у детей или взрослых, но и специфично по отношению к процессу развития. Не существует подростка без подросткового кризиса. Этот кризис свидетельствует о критической фазе в развитии человека и в то же время является выражением психической работы, предпринимаемой в ходе такого развития. Однако это не означает, что абсолютно все (например, все известные психопатологические манифестации) можно вписать в данную концепцию, как это делалось много лет. Печальным последствием такого подхода стало то, что подросткам  не ставили диагноз и не рекомендовали им терапию. Сегодня мы хорошо знаем, в каком печальном положении оказываются пациенты с выраженными психическими расстройствами в подростковом возрасте, не получившие должного лечения на том основании, что они испытывают «подростковый кризис».
В этимологическом смысле слова «кризис» — момент «решения» — подростковый кризис действительно является неизбежным этапом жизни, приводящим к взрослой сексуальности. Однако в таком своем определении он охватывает только нормальный процесс. Клинические наблюдения и лонгитюдные исследования постепенно сместили внимание с феномена кризиса как такового на его последствия, которые могут варьироваться.
Говоря в общих чертах, кризис, сопровождающий период пубертатных трансформаций, завершается, в благоприятных случаях, переходом к более высокому уровню организации и психической деятельности. Это достижение отражается, в частности, в большей автономии по отношению к внешнему миру и лучшей дифференциации «я-другой» (self-other). Неблагоприятным же исходом, предвещающим возникновение патологии со всей свитой ассоциированных симптомов, становится регрессия к моделям деятельности, свойственным до-кризисным формам. Между этими двумя крайностями может находиться промежуточная позиция, по определению нестабильная: некое бесконечное состояние кризиса, чреватое как прогрессией, так и регрессией, — но каждый из этих путей прегражден неодолимым препятствием.
Некоторые серьезные психические расстройства возникают в подростковом возрасте как гром среди ясного неба и неизбежно вызывают вопрос об их наследовании детским расстройствам — или отсутствии этого наследования. Здесь, безусловно, уместен подход менее категорический. Ряд наиболее тяжелых расстройств, проявляющихся в детстве, переходят в подростковые, претерпевая модификации благодаря реальности пубертатных изменений, тогда как другие словно бы перепрыгивают эту новую реальность и развиваются вне времени. Какого типа тяжелые расстройства возникают только в подростковом возрасте? Толкования и реконструкции, возможные в терапевтическом сеттинге, обычно показывают, что такие крупные срывы встречаются у пациентов, которые оказались неспособными развить истинный инфантильный невроз — то есть рамочную структуру, посредством которой угрозы нарциссизму могут соотноситься со страхом кастрации, но не катастрофы. Под рамочной структурой мы понимаем также построение психического контейнера (Bion, 1962) или воздвижение «заградительного щита против стимулов изнутри» (Ladame, 1991), ценность которых демонстрируется как раз во время подросткового кризиса. [Она гарантирует, что] неизбежный разрушительный врыв инфантильной топографической организации будет контейнирован, так что фрагменты этой организации не развеются по ветру, сопровождаясь утратой самости «я» (loss by the self of the self). Поэтому было бы рискованно «предсказывать», какую форму может обрести детское расстройство после наступления пубертата, поскольку практически невозможно заранее определить, в какой пропорции будут сочетаться преемственность и прерывность. Одна из характеристик нормального развития — сохранение диалектической связи между этими двумя противоположностями. В данной главе мы предлагаем возможную интерпретацию вышеупомянутого «грома среди ясного неба.

Кризис и его последствия

Давайте рассмотрим ситуацию с самого начала. Принцип реальности, управляющий препубертатной психической жизнью ребенка, связан с детской телесной и психосексуальной ограниченностью; это фактическое бессилие, сопутствующее мысленному всемогуществу, оберегающему нарциссизм. Тело ребенка отделено от тел его родителей, но он не способен исполнять свою сексуальную роль в материальной реальности. Содержание идентификаций подразумевает позицию несостоятельности по отношению к родительским имаго, так что исходная ситуация выглядит таким образом:

До пубертата

Принцип реальности:
Фактическое инфантильное бессилие
(телесное бессилие)
Инфантильное всемогущество
(мысленное всемогущество)

Наступление пубертата производит некое двойное колебательное движение: телесное бессилие превращается в телесную состоятельность в смысле оргазма и воспроизводства; а мысленное всемогущество уступает признанию конечности, что подразумевает всеобщность смерти, различие между полами и различие между поколениями. Поворотной точкой этого движения становится изменение принципа реальности.

С наступлением пубертата


Фактическое инфантильное бессилие
(телесное бессилие)
Новый принцип реальности:
Состоятельность половозрелого тела
(в смысле оргазма и воспроизводства)

Признание конечности

Инфантильное всемогущество
(мысленное всемогущество)


Разумеется, в основании вопроса о подростковом развитии находится тело. Утрата иллюзий совершенства и бисексуальности является предусловием возможности катектирования мужского или женского тела, для пубертата непреложного. Теперь наши отношения с реальностью зависят от нашего отношения с собственными телами. Чувственные ощущения и переживания отфильтровывается телом, которое решающим образом очерчивает наше представление (representation) об окружающем мире. Поскольку тело становится связующим звеном между внутренним и внешним, тип его нарциссического катектирования с наступлением пубертата будет, очевидно, определять восприятие внешнего мира. Иначе говоря, если тело катектировано главным образом в негативном нарциссическом ключе, внешняя реальность будет переживаться как персекуторная.
Мы только что упомянули о представлении, которое мы формируем для себя об окружающем мире. Необходима также функция, при помощи которой можно отличать представление от восприятия. Эта функция — проверка реальности (reality testing). Согласно Фрейду, проверка реальности позволяет нам различать между, с одной стороны, тем, что не реально, что находится только внутри, что ограничено представлением, и, с другой стороны, тем, что реально — то есть существует также снаружи (Freud, 1917d; 1925h). Он также говорит нам, что утрата является предусловием установления проверки реальности: «объекты, которые некогда приносили истинное удовлетворение, должны быть утрачены» (Freud, 1925h, p. 238). Здесь возникает следующее затруднение. Безусловно, существовал объект, приносивший удовлетворение на уровне потребности (самосохранение), но что это мог быть за объект в области сексуальности? Только аутоэротизм вкупе со всемогуществом мысли обеспечивает «выживание», несмотря на всю оскорбительность инфантильного бессилия.
Работа «По ту сторону принципа удовольствия» (Freud, 1920g, p. 20) напоминает нам, что первичными источниками неудовольствия были инфантильные переживания. При  неблагоприятных обстоятельствах происходит угасание «раннего расцвета инфантильной сексуальной жизни», оставляя за собой горький привкус неудачи. Так не граничит ли наше затруднение с апорией? Не означает ли оно, что проверка реальности обречена навсегда оставаться несколько неустойчивой в сфере сексуальности — то есть поддерживать неопределенность, отсутствие четких границ вокруг этого объекта: нужно ли найти новый объект или по сути обнаружить старый? Это приводит нас к одному из парадоксов подросткового возраста, поскольку развитие особым образом опирается на тело, сексуальность и проверку реальности, и поскольку последнее должно служить гарантом границ — в частности, границ между внутренним и внешним. Однако в то же время, хотя этот парадокс — или может быть даже апория — осложняет нашу жизнь, он существенно смягчает кажущуюся жесткость различения между нормой и патологией; что можно оценивать только положительно.
Давайте вернемся к вопросу о том, что должно быть найдено (заново) — и об этом гипотетическом объекте удовлетворения. Инфантильная сексуальность несет на себе отпечаток ничтожности, бессилия и трагичности (Freud, 1920g). При всем нарциссизме выдержать ее возможно только благодаря содержащейся в ней перспективе. Если бы дело заключалось в том, чтобы нечто обнаружить заново, обнаруживался бы этот самый ужас бессилия. Однако для многих кажется затруднительным, если вообще возможным, оставить это не приносящее удовлетворения прошлое и проработать свою утрату. Почему так происходит? «Бунт» ребенка в препубертате против своих реальных физических и психосексуальных ограничений определяет направление всей психической деятельности в сторону мысленного всемогущества, которое сулит лучшие дни в будущем («вот когда я вырасту…»). Теперь же, как раз тогда, когда инцестуозные желания можно удовлетворить (обретается полная способность к оргазму и воспроизводству), от них необходимо отказаться — именно потому, что инцест и убийство родителя оказывается возможным. Этот отказ — требование как Супер-Эго, так и культуры. Какая же иная перспектива могла бы оказаться притягательной настолько, чтобы человек все-таки желал продолжать, если не надежда освободиться от повторения? Эйфория юности может быть отчасти обусловлена смутным проблеском возможности наконец-то освободиться от инфантильной триады бессилия, ничтожности и трагизма. А ужас, должно быть, связан со слишком большой неопределенностью относительно своей способности избежать такой судьбы.
Ответа требует также и вопрос об инцесте и убийстве родителя, поскольку эти желания невозможно «утратить» (Freud, 1900a). Такой ответ с необходимостью предполагает обращение к вытеснению и предсознанию — то есть к компромиссу или уловке: в том, что касается Супер-Эго, субъект отказывается от своих эдипальных желаний, в то же время позволяя им сохранятся в бессознательном. Чтобы удовлетворение оказалось возможным в экономическом смысле, должен произойти сдвиг от аутоэротизма к поиску объекта. Аутоэротическое удовлетворение блокируется, поскольку субъект больше не может скрывать от себя, что нарциссический объект удовлетворения — это также объект инцестуозный.
В патологической ситуации вышеупомянутое двойное колебательное движение сохраняется. Здесь главным препятствием становится частичная или даже полная неспособность отбросить инфантильное всемогущество и/или отказ его отбросить. Однако обретение половозрелого мужского или женского взрослого тела невозможно примирить с сохранением инфантильного всемогущества, поскольку такое сочетание должно было бы означать, что инцест и убийство родителя осуществлены. Единственным возможным решением в этом случается оказывается расщепление Эго  и отрицание [disavowal].

Патологическая ситуация


Фактическое инфантильное бессилие
(телесное бессилие)
Новый принцип реальности:
Состоятельность половозрелого тела
(в смысле оргазма и воспроизводства)

Признание конечности

Инфантильное всемогущество
(мысленное всемогущество)



Расщепление — это реакция Эго на травму, которую наносят необходимость и в то же время невозможность такого двойного колебательного движения. В одной части Эго инцест и убийство родителя «произошли» и нарциссизм «отмщен», тогда как другая часть Эго находится под властью отрицания произошедшей драмы и функционирует в плену ангельской иллюзии; оно оказывается вынужденным либо не катектировать мужское или женское тело, либо катектировать его в качестве ответственного за плохое, превращая в мишень ненависти. Такое «решение» могло бы показаться соблазнительным, если бы не было обманом: инфантильное всемогущество сохраняется ценой невозможности становления-субъектом (см. Кан, 9-я глава данной книги). Разделение субъекта — это антинарциссическое решение, поскольку оно разрушает внутреннюю связность Эго и непрерывность ощущения собственного существования.
Окончательное решение проблемы инцеста также необходимо для построения категорий прошлого, настоящего и будущего. Когда инцест заключен в бессознательном, он проявляется исключительно в возвращениях вытесненного и в сновидениях. И наоборот, если инцестуозное давление слишком велико, «вневременность» инцеста преобладает над линейной временной шкалой. Снова-таки, ввиду хрупкости нарциссизма, поиск объекта отмечен той угрозой, которую он представляет для Эго. На этом уровне субъект также оказывается в тупике: к чему он стремится и чего, возможно, желает более всего, нечто совершенно необходимое для онтологического «выживания», — представляет собой величайшую для него опасность. На уровне сексуальности неизбежная зависимость  субъекта от другого (ради удовлетворения своего собственного желания) и от желания другого становится источником панической тревоги и, возможно, фобических механизмов; на более общем уровне объектных отношений становится необходимым поиск компромиссов между зависимостью и самодостаточностью, желательной по определению. В предельном случае это завершается отношением к частичному объекту, способность которого желать отрицается — отношением к объекту, над которым можно установить господство и контроль.
Другим последствием отсутствия диалектической связи между отщепленными частями Эго является несуществование психической конфликтности и работы поиска компромиссных решений. Эта ситуация чревата последствиями в когнитивной сфере. Такие подростки зачастую не осведомлены о противоречиях, проявляющихся в их словах и жизни, и более того, неспособны что-либо с ними сделать. Поскольку психическая конфликтность — двигатель развития, при ее отсутствии развитие в подростковом возрасте продолжиться не может. Что приводит (в терминологии Лоферов (Laufer & Laufer, 1984)) к тупику или помехе [в развитии].
Расщепление, которое, как мы показали, помогло поддерживать иллюзию всемогущества, выполняет также более адаптивную функцию: оно сохраняет топографическую организацию, которая иначе бы претерпела искажения, и предохраняет ее от разрушения. Было бы неверным считать, что отсутствие [психической] топографии, характерное для патологии, с одной стороны, и ее наличие как признак нормы, с другой, исключают друг друга. Неизбежный феномен «пубертатного» (Gutton, 1991) подобен взрыву, за которым следует процесс восстановления, сопровождаемый заживлением ран, благодаря которому та же самая топография организуется по-новому. Для патологии характерна невозможность повторного вытеснения (re-repressing) пубертатных сцен, по своей природе грубых, жестоких и потому дезорганизующих. Здесь все зависит от функциональности предсознательного. Его качества обусловливают возникновение травмоподобных проседаний (например, моментов восторга или срыва) в текущих процессах. За ними неизбежно следует реорганизация. В отличие от того, что обеспечивает ситуация нормы, здесь происходит реорганизация к регрессивному, патологическому уровню, за счет прогрессивного различения, характерного для развития. На наш взгляд, лучше всего описывать, чтó субъект чувствует — и в тоже время не чувствует, поскольку он одновременно присутствует и отсутствует — с помощью понятия травмы. Благодаря временному уничтожению Эго (свойственному травматическим ситуациям) и, следовательно, временному уничтожению [психической] топографии, переживаемое невозможно четко отнести к области представления или восприятия. В связи с этим мы должны снова подчеркнуть роль предсознательного, выполняющего функции связывания, разрушения связей и связывания заново. [Успешно] функционирующее предсознательное обеспечивает контейнирование того, что высвободилось из связей, и позволяет сместить свободную энергию и связать ее заново.

Некоторые критерии оценки психической деятельности в подростковом возрасте

Оценка [состояния] в подростковом возрасте всегда относится к процессу — тому, посредством которого с наступлением зрелости устанавливается неизменная и необратимая половая идентичность. Красной нитью через этот процесс проходят превратности нарциссического катексиса половозрелого мужского или женского тела. Отсылка к процессу, связанному с развитием, указывает на особенность оценки психической деятельности в подростковом возрасте по сравнению с возрастом зрелым, хотя большинство рассматриваемых нами критериев приложимы также к другим возрастам. По завершению своей оценки клиницист должен уметь ответить на следующие вопросы: какой стадии развития достиг этот молодой человек? Идет ли еще процесс развития полным ходом, или же он зашел в тупик, или даже находится под угрозой пресечения?
Подобным же образом проверку реальности невозможно и нельзя рассматривать в разрезе простых противоположностей — как наличествующую или отсутствующую. Нам необходимо знать, насколько хорошо подросток может «адаптироваться» к неизбежной нестабильности проверки реальности в сфере сексуальности, не лишаясь при этом своей половой жизни, способности грезить и связи с реальностью. Труднее всего оценить случаи, в которых преобладает торможение. Даже опытному клиницисту может оказаться сложно определить, не является ли это торможение все еще защитным, и если да, то в какой степени. Торможение (психической деятельности), останавливая грезы, мысли и желания (а также иногда и тело), может быть способом «адаптации» к описанному выше затруднению. Однако, к сожалению, внешне благополучная клиническая картина, если разрушена мыслительная деятельность, может всего только скрывать пустоту.
В том, что касается топографической организации, оценка должна сосредоточиваться на функциональности предсознательного. Лучше всего ее производить, рассматривая такой вид активности, как дневные грезы, который указывает на гибкость во взаимодействии вытеснения и возвращения вытесненного. Парадоксальным образом субъект также должен уметь выдерживать те моменты дисфункции предсознательного, когда выходит на первый план «жуткое». Чем более возможно сосуществование функциональности с моментами дисфункции, тем менее проблематичен подростковый процесс [взросления]. Эти моменты связаны с неустойчивостью проверки реальности, они сопровождаются впечатлениями дежа вю и повторения ранних переживаний, что, согласно Фрейду (Freud, 1919h), соотносится с фантазиями возвращения в матку и таким образом — осуществления инцеста. Подобные «жуткие» моменты означают, что инцестуозные и отце- или матереубийственные желания вышли за рамки бессознательного и временно вторглись в сознание, никак не замаскированные предсознательным. Они отражают текущую работу по ре-функционализации предсознательного.
В том, что касается Эго-функций, особое внимание следует уделить взаимодействию прогрессии и регрессии. Как отмечает Блос (Blos, 1967), сама по себе регрессия не является патологической. Наоборот, проблема заключается в невозможности поддерживать диалектическое напряжение между двумя этими противоположностями и таким образом связывать регрессивное движение с движением эволюции. Эта невозможность может проявляться и в обращении исключительно к регрессии, и в неспособности временно ей уступать. Регрессия может быть и нормальной, и патологической, и не является критерием для дифференциального диагноза. В числе защитных механизмов важно различать между теми, что увечат Эго, и теми, которые не оказывают такого действия. Расщепление, отрицание и массивная проективная идентификация увечат Эго, тогда как защиты, развернутые ради смягчения деструктивности энергетических катексисов (вытеснение, смещение и изоляция) больше служат Эго. Проекция, преобладающий в подростковом возрасте механизм, не является показателем нормы или патологии.
Важно также оценивать способность переносить фрустрацию. Устойчивость к фрустрации означает умение переносить тот факт, что унижение инфантильного сексуального бессилия никогда не будет отмщено. Чем больше подростка донимают эти проблемы и идеи «отмщения», тем менее устойчивыми он будет к фрустрации, которая будет отражаться короткими замыканиями в мышлении.
Также следует уделять внимание способности сохранять связь между либидо и агрессией, а также между нарциссическим и объектным катексисом. В норме богатство объектных катексисов субъекта укрепляет его нарциссические катексисы, и наоборот, сильный нарциссический катексис позволяет ему искать объекты, не ощущая при этом угрозы (что его поглотят). Тем не менее, когда молодой человек внезапно сталкивается с проблемами приобретений и утрат, его ставший хрупким нарциссизм должен уметь обращаться к двойнику или «альтер эго» за поддержкой. В той же степени, в которой этот двойник переходным образом может использоваться для осуществления функции ре-нарциссизации, он может становиться препятствием для объектных отношений — когда любовь к «такому же» развертывается за счет любви к «иному» другому. Этот пример снова показывает, насколько важно помнить, что не следует отдавать приоритет какому-то одному критерию, что мы должны рассматривать процесс развития в целом.
Разумеется, из этого правила есть исключения. Главное относится к акту (act), а точнее — к разыгрыванию (enactment), которое мы отличаем от действия (action) (Ladame, 1991). Цель влечения — действие. С этой точки зрения, молодой человек, неспособный действовать, должен вызывать у нас беспокойство. Но не меньшее беспокойство должен вызывать молодой человек, который не способен не действовать. Он утратил контроль над своими поступками и жестами (здесь мы предпочитаем термин разыгрывание) и представляет большую опасность для себя и, возможно, для других. Именно поэтому, на наш взгляд, важно различать между «действием» и «разыгрыванием». Последнее понятие охватывает все неконтролируемые компульсивные поступки, затрагивающие субъекта или другого: побеги, воровство, насилие или попытки самоубийства, злоупотребление алкоголем, медикаментами или наркотиками, азартные игры, опасные поведение, секс или диеты. Действие же, наоборот, служит экспериментальному обнаружению пределов половозрелого мужского или женского тела и интеграции новообретенного потенциала влечений. В этом разрезе важны активные взаимоотношения субъекта с собственным телом, включая, для юноши — способность трогать свой пенис и мастурбировать, для девушки — выбор одежды и макияж.
В заключение этого короткого обзора мы хотели бы подчеркнуть, что серьезный  риск, когда процесс развития поворачивает не в ту сторону (громогласно или неявно), возникает при избрании перверсивного решения. При всей затруднительности оценки на нас лежит задача распознать такую тенденцию по ее прогностическим показателям: прекращение процесса, запущенного пубертатным взрывом полового созревания, но с патологическим результатом; и угасание тревоги и психического страдания, но благодаря уловке. Отношения с генитальным целостным объектом, завоеванием юности (даже если оно сопровождается неизбежной фрустрацией противостояния инаковости), замещается использованием частичного объекта, другого, собственного тела субъекта или вещи, — которые поддаются такому их применению, какое нравится субъекту.
Перевод З. Баблояна.

Роберт Дж. Столлер, гл. IV:  «Трудное завоевание принадлежности к мужскому полу».

Результаты исследования Робертом Столлером проблем половой идентичности стали известны далеко за пределами Соединенных Штатов. Мы сейчас предлагаем вам пересмотреть понятие «бисексуальность» в свете его собственных наблюдений.

По мнению Столлера, бисексуальность действительно представляет собой ключ, позволяющий понять человеческую психологию, причем в соот­ветствии с идеями Фрейда.

Тем не менее, Столлер подвергает критическому анализу концепцию Фрейда о бисексуальности, проводя различие между биологическим и психи­ческим. Для этого он использует результаты открытий, сделанные при ис­следовании случаев интерсексуальности (то есть индивидуумов, наделенных биологической бисексуальностью патологического характера), а также опи­рается на свои собственные работы о транссексуалах. Будучи биологически нормальными, эти последние испытывают чувство принадлежности к дру­гому полу.

Для Столлера, как и для Гринсона, мы это уже видели, опасность, ко­торую гомосексуальность представляет для мужчин, направлена против впечатления принадлежности к другому полу. Это впечатление выходит за рамки страха лишиться пениса и затрагивает саму сущность.

Одно из главных положении Столлера заключается в следующем: во­преки полученным идеям чувство принадлежности к мужскому полу гораздо слабее развито у мужчин, чем у женщин чувство «женского». В начале своей жизни мальчик целиком и полностью окружен женственностью своей матери и поэтому у него возникают огромные трудности при выделении своих син­кретических связей и завоевании своей маскулинности ...

Как только Фрейд начал строить психоаналитическую теорию, он отдал бисексуальности центральное место¹, место, которое она с тех пор продолжает занимать.

Сноска 1.

«С тех пор, как понятие бисексуальности стало для меня привычным, я рассматриваю его как решающий фактор, поскольку, если мы перестанем его учитывать, я полагаю, станет практически невозможно понять сексуальные проявления, которые принадлежат одновременно и мужчине, и женщине».

Бисексуальность действительно представляет собой одно из редких фрейдовских понятий, которые не претерпели никаких существенных измене­ний. И в самом деле, основополагающий тезис - а именно то, что бисексуаль­ность лежит в центре любой психической патологии, скрытой или явной, — ни­когда не менялся. Он сохранил свою первоначальную форму по той самой при­чине, что в течение 50 или 60 лет, прошедших с момента, когда его сформули­ровал Фрейд; в лабораториях не было достигнуто ни одного решающего ре­зультата, а также потому, что это понятие точно подходит для понимания нор­мального и аномального развития и поведения. Скорее всего, именно его объяснительная способность и обусловила прочность данного понятия. Нет ника­кой необходимости рассматривать все фрейдовские работы, чтобы доказать, что же идет сначала². Тем не менее, для нас было бы полезно вспомнить ос­новные положения этого обширного понятия.

Природный биологический закон?

Фрейд рассматривал бисексуальность как природный биологический за­кон: «Психоанализ имеет общую основу с биологией, поскольку он предполага­ет наличие врожденной бисексуальности у человеческого существа». Бисексу­альность существовала, по меньшей мере в потенциальном состоянии, во всех клетках и, следовательно, во всех тканях, органах и организмах. Фрейд утверждал, что бисексуальность, которая представляет собой универсальный биоло­гический факт, неизбежно оказывает влияние на психологическое, которое, в сущности, является отражением биологического. «Бисексуальность» была так­же референтом явной гомосексуальности; удовольствия, получаемого как во время гомосексуального, так и гетеросексуального коитуса; идентификации с некоторыми аспектами противоположного пола; 'неэротического поведения смешанного рода, например, женоподобный характер; дружбы; способности, которой обладают некоторые клетки и даже некоторые ткани - менять внешний вид или функции, или одновременно внешний вид и функции, переходя от того, что характеризует один пол, к тому, что характеризует; другой; эмбриологиче­ской недифференцированное™; тканям противоположного пола, имеющимся в рудиментарном состоянии у взрослых; врожденной «силе», которая способна влиять на поведение индивидуума по отношению к особи противоположного пола. Механизмы бисексуальности представляют собой «вершину» поведения, психологическое проявление - гомосексуальность — гнездо, где расцветает психопатология. Фрейд чувствовал себя более вольготно при таком глобальном использовании понятия. Он был убежден, что находится на правильном пути. Не понимать, что все эти факторы относятся к одному и тому же семейству -означает отвергать понятие, наделенное огромной силой.              

Эта статья ставит перед собой две цели. Первая, которая может пока­заться весьма устаревшей, заключается в том, чтобы и в наши дни подтвер­дить, что бисексуальность всегда должна быть использована как центральная тема для понимания человеческой психологии. Вторая цель состоит в том, что­бы предложить несколько модификаций и отметить определенные расхождения с некоторыми фрейдовскими воззрениями по этому поводу. Для достижения поставленных целей я разберу на составные части оба аспекта фрейдовского понятия «бисексуальность»: биологическое и психологическое, и исследую ка­ждый из них, отталкиваясь от недавно полученных данных и от понятий, выра­ботанных благодаря изучению интерсексуалов (пациентов, наделенных биоло­гической бисексуальностью) и транссексуалов (пациентов, которые, будучи биологически невредимыми, убеждены в своей принадлежности к противопо­ложному полу. Это «природное экспериментирование» помогает нам выяснить, 8 какой мере биологическое или психологическое (постнатальный опыт) спо­собствует возникновению структуры и психическому развитию. Возможно, нам тогда удастся лучше понять, почему бисексуальность в форме, которую Фрейд называл «гомосексуальностью», представляет собой угрозу для психического равновесия. Более того, мы сможем полнее понять некоторые уязвимые места фрейдовского понятия.

А теперь мне хотелось бы более детально рассмотреть в биологическом контексте, фрейдовское использование понятия «бисексуальность», чтобы по­нять, может ли оно быть дополнено результатами-открытий, сделанными на протяжении последних двадцати лет.          

Бисексуальность и интерсексуальность

В словах «бисексуальность» и «интерсексуальность» присутствует слово «секс» (пол), определяемое природой хромосом, половых желез, внешними по­ловыми органами, внутренними половыми органами (предстательная железа, матка), гормональным положением и вторичными сексуальными проявлениями. Каждый из этих факторов¹ может пробудить у мужчины потенциальные свойст­ва противоположного пола. Нижестоящие животные обладают даже большей способностью развития в русле противоположного пола. В общих чертах, те, кто располагается на низших ступенях эволюционной лестницы, в большей степени подвержены возможности развития в этом направлении (например, существуют взрослые рыбы и амфибии, фертильные в состоянии как одного. так и другого пола).              

В любом случае даже человеческие клетки, ткани и органы сохраняют свойство изменения пола. Наше представление о потенциальных возможностях тканей претерпело изменения с тех пор, как умер Фрейд. Теперь нам известно, что у млекопитающих, в том числе и у человека, в период зародышевой жизни, ткани начинают формироваться по женскому типу, не принимая в расчет хро­мосомный пол. Затем, после нескольких недель эмбрионального развития, ко­торое, несомненно, представляет собой результат послания, переданного с по­мощью хромосомы Y, определенные клетки начинают вырабатывать андроге-ны¹. Как только эти первые клетки начинают вырабатывать маскулинизирующий гормон, смежные клетки попадают под их влияние. Существует предположение, что они видоизменяют эту субстанцию в процессе метаболизма до тех пор, по­ка вся зона вследствие действия андрогенов не будет преобразована в муж­ской и маскулинйзирующий протоорганизм. Затем, если процесс не прерывает­ся, он продолжает формировать принадлежность к мужскому полу, продвигаясь вперед заданными темпами. В результате возникает биологически нормальное существо мужского пола. Однако напомним, что если в начале андрогенов не хватает, то маскулинизации не происходит¹.

Сноска1.

Различие между мужскими и женскими гормонами может быть очень слабо выражено в биохимическом плане. Например, на одном из этапов нормального метаболизма тестостерона у мужчины вырабатывается прогестин, который представляет собой женский гормон.

Каждый пол заключает в себе аспекты противоположного пола

Вопреки тому, что открыл Фрейд в психологическом плане и впоследст­вии обобщил, словно речь шла о биологическом факте, клитор не представляет собой маленького пениса. Анатомически скорее пенис является андрогеновид-ным клитором. У обоих полов достаточное количество андрогенов в благопри­ятный момент формирует анатомически и физиологически нормальный пение. У обоих полов при отсутствии андрогенов в соответствующий момент форми­руется анатомически и физиологически нормальный клитор. То же самое про­исходит с другими тканями (которые, за исключением мозга, нас не интересу­ют). В случае с мозгом существуют доказательства (очень существенные для животных, менее выраженные для человека), что этот орган также отвечает ус­ловиям, изложенным выше. Мозг имеет женский характер в том смысле, что если у обоих полов не вырабатываются мужские гормоны, поведение развива­ется по женскому типу. Если в критический момент перинатального периода андрогены не вырабатываются в достаточном количестве, организация цереб ральной психологии, необходимая для мужского поведения, не формируется; в то время как выработка достаточного количества андрогенов в критический пе­риод влечет за собой формирование мужское поведение у взрослого — не принимая во внимание биологический пол животного. Для человеческих существ это правило становится менее выраженным из-за того, что они гораздо более чувствительны – в начальной стадии формирования поведения – к небиологическим силам, в отличие от низших животных.

Следовательно, Фрейд явно ошибался, когда думал, что «природный» пол —'это мужской пол. Это убеждение он сделал биологическим «доказатель­ством» своего тезиса, в соответствии с которым женщины занимают низшее положение. Однако мысль, что биологически каждый из полов заключает в себе аспекты или демонстрирует определенные влечения к противоположному полу, не была опровергнута. Напротив, это открытие получает всё новые и новые подтверждения².

Сноска.

Сегодня в научных кругах практически вышли из моды разговоры о бисексуальности. Сейчас принято употреблять другие слова: сексуальная бипотенциальность, сексуальный нейтралитет, сексуальный биморфизм. Хотя каждый из этих терминов несёт в себе определённый намёк на расхождения, выявленные в лаборатории, они, тем не менее, не исключают полезного использования термина «бисексуальность». Каждый из этих современных терминов подтверждает лишь только то, что аспекты обоих полов присутствуют у каждого животного, в том числе и у человека.

«Интерсексуальность» представляет собой термин, который в наши дни используется для определения изменений одного или нескольких критериев детерминации пола по отношению к противоположному полу. Так, возможно наличие слишком большого количества половых хромосом (например, XXY: си­дром Клинефельтера - K'inefelter) или, наоборот - слишком маленького их количества (например, ХО : синдром Тюрнера - Turner). Также существуют мно­гочисленные анатомические и физиологические формы интерсексуальности:

дисфункция половых желез; гермафродитные изменения внешних половых ор­ганов; внутренние половые органы с дефектами или вообще отсутствующие;

прерывание нормальной гормональной сексуальной деятельности или возни­кающие затем последствия. У нас нет необходимости знать детали этих раз личных форм, однако мы, как и Фрейд, хотели бы выяснить, какое воздействие оказывают эти соматические расстройства на психологическую функцию. Фрейд полагал. что интерсексуальность (биологическая бисексуальность) была необходимой частью «явной гомосексуальности» (психологической бисексуаль­ности), а также, «латентной гомосексуальности» гетеросексуалов, которая про является у обоих полое как «мужской протест».

Когда психологические силы одерживают победу над биологией

В наши дни ни одно доказательство не подтвердило уверенность Фрейда в том, что интерсексуальность в значительной степени негативно влияет на поведение. И наоборот, одно из величайших: открытий Фрейда нашло подтверждение: основополагающее значение психологических сил для формирования человеческого родового поведения. Действительно, почти всегда подобные си­лы могут одержать победу над силами биологическими.

Приведенные далее примеры иллюстрируют этот тезис.

1. Диагностика была неправильно проведена при рождении; правильная диагностика была сделана только во время латентного периода: двое детей мужского пола по набору хромосом с нормальными внутренними мужскими половыми органами и нормальными тестикулами родились с крипторхибными тестикулами. Пенис имел размеры клитора, мочеиспускательный канал был расположен так же, как у девочек, раздвоенная мошонка напоминала губы. Внешние половые органы выглядели как нормальные женские. Обоих детей отнесли к женскому полу и воспитывали как девочек. Затем каждый из них был подвергнут обследованию, поскольку появились подозрения из-за «паховых опухолей», которые действительно были крепторхинными тестикулами. Оба ребёнка не ставили под сомнение ни свою принадлежность к женскому полу, ни свою феминность. Когда родителям сообщили результаты обследования, было решено, что дети будут считать себя девочками. Были проведены курсы гормонального и хирургического лечения для того, чтобы создать женскую анатомию. Диагностирование было сделано шесть лет тому назад. С тех пор не возникало ни­каких психологических проблем.

2.При рождении диагностика была проведена правильно, однако, несмотря на невозможность создания искусственного пениса, ребенка вос­питывали как мальчика: маленький мальчик, который страдал примерно таким же гермафродизмом, как и в предыдущем случае, тем не менее, совершенно справедливо считался с самого рождения мальчиком. Родители были обо всем поставлены в известность и ребенка причислили к мужскому полу. Впоследст­вии его и воспитывали как мальчика, без малейших колебаний. Встав взрос­лым, он не мучился никакими проблемами идентичности рода, хотя и столкнул­ся с реальными нескончаемыми проблемами, вызванными существованием у него совершенно неадекватного пениса.

3. Из-за наличия гипертрофированного пениса диагноз, поставленный при рождении, звучал следующим образом: «Это ни мальчик и ни девочка. Однако оно скорее имеет вид девочки. Необходимо его воспитывать так, словно оно было бы девочкой». В период своей зародышевой жизни этот ребенок страдал гиперандрогенезом в сочетании с надпочечным гиперадренализмом;

так что его внешние половые органы сформировались как мужские. Во всех других отношениях ребенок был сложен как нормальная девочка: на это указы­вали набор хромосом, яичники, матка, влагалище и так далее. Став взрослой, пациентка, будучи хроническим психотиком, бесконечно пережевывающим со­стояние своих половых органов и половые символы, пыталась жить как женщи­на, однако верила, что она чудовище, отличающееся от всех остальных чело­веческих существ.

4. При рождении была установлена принадлежность к мужскому полу. Ребенок был воспитан как мальчик, хотя, с другой стороны, биологически он был девочкой, поскольку страдал гиперадренализмом: половые органы этого ребенка просто-напросто не были мускулинизированы в сторону гермафродиз-ма, как в третьем случае; но клитор был нормальным пенисом с пениальным мочеиспускательным каналом, а большие губы слились, образуя как бы муж­скую мошонку. Затвердение было таким плотным, что губы имели вид мошонки

с не опустившимися тестикулами. Именно эти причины и позволили утвер­ждать, что ребенок был мальчиком. К сожалению, в шестилетнем возрасте из-за чрезмерно раннего полового созревания (что очень характерно для подобных случаев) у ребенка началась менструация. Поскольку вагинальный глазок был блокирован пенисом и мошонкой, то произошел острый абдоминальный криз (леритомит), вызванный скоплением менструальной крови в брюшной полости. Только тогда и было произведено правильное диагностирование пола. Педиатр посоветовал родителям провести у ребенка операцию по перемене пола и рода. Он так же порекомендовал купить девичью одежду и сделать причёску, которую обычно носят девочки. Последующие контрольные консультации показали, что ребёнок был не способен успешно учиться в школе. У него был существенный дефект произношения. Он не с кем не дружил, и к тому же выглядел неуклюжим и смешным в девичьей одежде.

5. Однояйцевые близнецы нормального женского пола (говоря биологически). Одну из близнецов родители воспитывали в соответствии с женским типом поведения, а вторую активно поощряли вести себя в соответствии с мужским типом поведения. Девочка-близнец, воспитанная как мальчик, стала во взрослом возрасте транссексуалом, что касается второй, то она помолвлена и собирается выходить замуж.

Другими словами, клиника развивается отнюдь не так, как утверждал Фрейд, для которого биологическое создает психологическую бисексуальность. Бисексуальные условия, такие как трансвестизм (фетишиская перемена одежды) и гомосексуальность не представляют собой даже частично как это утверждал Фрейд, результата конституциональной бисексуальности. Тем не менее следует подчеркнуть, что Фрейд полагал, что эти клинические условия являются продуктом постнатальных экспериментов.

Однако самым ярким примером, который подтверждает это правило и который гласит, что окружающая среда оказывает доминирующее действие на

биологическое, скорее всего служит трансексуал-мужчина, у которого происходит практически тотальное смешение маскулинности и феминности и в результате аберрантной связи мать-младенец: связи исключительно близкой, без фрустрации, для длительного симбиоза и отсутствия всякого видимого биоло­гического дефекта.

Бисексуальность и транссексуализм

Как мы знаем, Фрейд концептуализировал (хотя конкретно и не разработал) биологическую бисексуальность и психологическую бисексуальность и психологическую бисексуальность, рассматривая первую как «вершину» второй. У него сложилось чувство, что они обе присутствуют в разной степени у каждого человеческого существа и зависят от конституциональных вариантов и жизненного опыта. Он говорил, что в некоторых случаях биологическое представляет собой наиболее важный фактор, но в других случаях психологическое одерживает победу, что в большинстве случаев речь, однако, идёт о неустранимом смешении обоих видов бисексуальности. Хотя Фрейд не нашёл термина для обозначения психологической бисексуальности, он создал термин для обозначения психологической бисексуальности – он назвал её гомосексуальностью. И вновь нас смущает терминология и дефиниция из-за пристрастия Фрейда к глобальным понятиям. Безусловно, подобная способность может помочь выявить общий знаменатель, скрытый до сих пор, однако мы рискуем утратить наше ощущение различий. Слово – понятие и связанная с ним теория – берут верх над реальностью, наблюдением. Помимо общих черт, действительно существуют значительные различия между гомосексуальным извращением и привязанностью к другу, между ласковой нежностью мужчины, который любит женские тела, и абсурдно слащавым поведением женоподобного гомосексуала, между переменой одежды, вызывающей эрекцию, и переменой одежды транссексуалом, который, никогда не возбуждаясь женскими нарядами, всегда проявляет желание их носить, поскольку только они одни и могут ему подойти. Для меня выгода, которую получают при объединении этих черт под словом «гомосексуальность», не компенсируется возможностью установления различий в клинической картине, в психодинамике, в этиологии и во время лечения.

Расхождения с фрейдовской концепцией

Давайте вновь рассмотрим различные аспекты явления, которое Фрейд называет «гомосексуальностью». Таким образом, мы сможем расширить наше знание о его значении и потенциальном патогенезе.

Я согласен, в которой раз, с превалирующей частью фрейдовского тези­са, однако по другим пунктам мое мнение расходится с ним. Более всего меня убеждает то, что качества, выделенные Фрейдом неотъемлемы  от психического развития и психической функции: и .маскулинность и феминность одновременно присутствуют у мужчины и у женщины. Дети переживают переключённую эдипову любовь, о которой они хранят воспоминания и последствия которой оказывают на них влияние на протяжении всей жизни. Обычно мужчины боятся, что феминность возобладает, и вырабатывают маскулинный протест в то время как женщины страдают от зависти к пенису. Тревога стать  гомосексуалом присуща всем гетеросексуалам. Я не согласен с двумя менее важными пунктами. Во-первых, Фрейд открыл что выбор объекта, зоны чувственного влечения, и эдипов конфликт не представляют собой элементов, способных правдиво отражать патогенный фактор – а именно тревогу гомосексуальности за исключением  случаев, когда вмешивается его «бог из машины», deus ex machina, его пережевывания биологии. Чем ссылаться на биологические силы для того, чтобы восполнить пробелы в объяснениях, нам стоит отыскать в транссексуализме данные, котрые смогут оказывать нам решающую помощь при изучении патогенного влияния бисексуальности (гомосексуальности). Во-вторых, это влияние может оказываться более существенным для мужчин, нежели для женщин.

Первый пункт разногласий: тревога гомосексуальности

Мыслить в  терминах транссексуального механизма - желания принадлежать к противоположному полу - означает смещать акцент от избранного объекта к более важной цели, которая состоит, для индивидуума, в поддержании своего собственного смысла существования, своей идентичности. Я полагаю, что человеческие существа, опасающиеся гомосексуальных влечений. опасаются их, в частности, потому что они боятся, .как бы это желание не выдало их слабость (ослабление чувства действительной принадлежности к своему собственному полу). Вероятно, самый большой вклад в эту тревогу вносят всемогущие - бессильные приступы ярости, которые вызывают, не модулируя их, некоторые матери у своих грудных младенцев. В соответствии с точкой зрения, изложенной в этой статье, я не стану рассматривать ни роль травматизма, фрустрации, анальной и оральной, враждебности, ни результат, к которому мо­гут привести эти различные факторы в гомосексуальности или даже в психозе. Более того, я лишь кратко упомяну о важном факторе, который, по моему убеж­дению, формируется сам собой: факт, что тревога гомосексуальности стимули­руется культурой общества. В другие времена и в других местах, вопреки тому, что происходит в нашем западном обществе, гомосексуальный акт может но­сить характер важного утверждения маскулинной идентичности индивидуума, проникнутого чувством надменной вирильности. Вангаард (Vangaard) приводит случаи, когда гомосексуальные акты совершались формально, прилюдно, в ре­лигиозных обрядах для того, чтобы вирильность передалась от мужчины к мальчику и для того, чтобы установить, между взрослыми любовниками, связь достойной вирильности. Эти факты вновь подтверждают, что тревогу порожда­ет не гомосексуальность сама по себе, а ослабление чувства идентичности. В культурах, похожих на те, о которых я только что рассказывал, где идеалом служит взрослый мужественный мужчина, пенис в состоянии эрекции представ­ляет собой не только орган для удовольствий, но - что гораздо важнее - символ могущества и чести: фаллос. Ласкать его, собирать его семя означает по­лучить свою ману, сверхъестественную тайную силу. В таких культурах счита­ется достойной презрения неспособность любить женщину так, как должно, по­скольку тогда речь идет о любви, а не об анатомическом гомосексуальном акте, который доказывает отсутствие вирильности.

Ключ для понимания развития мужского и женского начала

Теперь мы проанализируем мысль о том, что тревога гомосексуальности основывается, скорее всего, на тревоге потерять сущность, ощущаемую самим индивидуумом. Именно этот факт и придает истинную важность изучению транссексуализма.

По определению транссексуализм представляет собой самое сущест­венное нарушение равновесия между маскулинностью и фемининностью. Тем не менее, мы будем рассматривать только мужской транссексуализм, который, во всяком случае, для меня, служит ключом, позволяющим понять развитие маскулинности и фемининности у каждого человеческого существа. Фрейд придерживался точно такого же мнения, хотя в его произведениях открыто об этом и не говорится (в те времена не существовало самого термина и уж тем более клинической формы для его объяснения). Фрейд делал намеки, когда описывал тревогу кастрации, этот основополагающий элемент эдипова разви­тия. Мне хотелось бы сделать очевидным транссексуальное качество, подска­занное фрейдовскими открытиями, добавив, что утрата пениса не образует со­вокупность угрозы кастрации. Пенис представляет собой всего лишь знак отли­чия, вместилище принципа идентичности, то есть чувства, что индивидуум от­носится к мужскому полу. Тревога кастрации - это не страх лишиться пениса, а гораздо более сильный страх утратить чувство, которое сложилось о своем собственном существовании.² Фрейд приблизился к подобному выводу, излагая свои воззрения более замысловато, тогда, когда он модифицировал понятие тревоги, чтобы наделить его экзистенциальной ролью - тревога разрыва, отня­тие от груди или прототипичный опыт рождения.

Если мы рассмотрим один из важнейших клинических случаев, которые поставили под сомнение теорию Фрейда, согласно которой гомосексуальность (бисексуальность) стоит в центре человеческого поведения — случай Шребера (Schreber) - мы констатируем, что гомосексуальность, о которой он говорит, действительно не похожа на ту, которую мы обычно считаем эротической поло­вой гомосексуальностью, а несет в себе нечто более примитивное - перемену пола.³

В поисках всемогущей матери

Когда в психоаналитической теории говорят, что некто опасается гомо­сексуальности, это означает, что он боится поддаться неосознанным стремле­ниям, которые приведут к сексуальным отношениям с индивидуумом того же пола. Подобные отношения внушают тревогу, поскольку они предполагают по­давление самых желанных гетеросексуальных побуждений, сосредоточение на запретных частях тела (например, на анусе) и инцест с родителем того же пола. Именно так Фрейд видит гомосексуальность у Шребера. Однако в центре кли­нической таблицы стоит транесексуальное желание: пол Шребера-претерпева­ет изменения. Он постепенно начал это чувствовать. Сначала его охватил параноидальный страх, а затем сладострастное мегаломаниакальное наслажде­ние, которое он испытывал от сверхъестественного воздействия, от того, что его тело трансформируется в тело женщины и он сможет стать основателем новой расы. Эти фантазмы являются ничем иным, как вопросом выбора объек­та, чувственной зоны или эдипова конфликта.

У последующих комментаторов сложилось чувство, что объяснение го­мосексуальности Фрейдом неполное. Мы уже цитировали Найта (Knight). М. Кляйн (Klein) и Розенфельд (Rosenfeld) рассматривают выбор объекта того же самого пола как защиту фундаментального патогенного источника. Очень часто, констатируя наличие опасной и всемогущественной матери у женоподобных гомосексуалов, мы отнюдь не удивлены, что женское тело внушает этим мужчинам ужас, что они обращаются для собственной защиты к гомосексуальности и опираются на то, что у них осталось от мужского начала, чтобы посмеяться над женским началом.

Настал момент, когда предмет психоза Шребера переместился от отца к матери, скрывающейся за ним. Фаирбаирн (Fairbairn) утверждает, что Шребер испытывал ужас от первичной сцены, которая провоцировала его ярость от материнской неверности. МакАльпин (MacAlpin) и Хантер (Hunter) пошли еще дальше по пути отношений с матерью, полагая; что Шребер желал бы быть женщиной, поскольку, как и его мать, он хотел давать потомство.

Сирлиз (Searies) выделял угрозу, создаваемую каннибалистическими тенденциями матери Шребера, которые сын перенес на жестокого отца.

Уайт (White), по моему мнению, сформулировал самый корректный тезис:

«Примитивные стремления - оральные, деструктивные, зависимые - к матери имели решающее значение в случае Шребера». Несмотря на желание не обсу­ждать бессознательные деструктивные стремления в гомосексуальности и, в частности, самые жестокие стремления, свойственные паранойе, я всё-таки процитирую Уайта, чтобы показать, с какой настойчивостью он подчеркивает борьбу Шребера с глубинной идентификацией со своей матерью: «Вынужден­ный бросить мать - в определенном смысле он был оставлен и отстранён ею -, Шребер защищался от этой потери и от инфантильного орального нерешитель­ного напряжения, которое возникало в нём от примитивной и ранней идентифи­кации с матерью, против которой он впоследствии защищался с помощью стой­кой идентификаций с отцом. [...] За спиной этой мужской компульсивной иден­тификации Шребер тайно оставался маленьким ребенком, который мечтал быть единственным обладателем матери - обладание, ставшее возможным ис­ключительно через идентификацию с ней, примитивную и магическую иденти­фикацию: символическое и магическое слияние».

Ранняя идентификация с матерью

Для Фрейда и большинства авторов убежденность в принадлежности к противоположному полу равнозначна психической угрозе, заключающейся в по­тере пениса и тёстикул: «[...] идея быть трансформированным в женщину, то есть быть кастрированным....» Слово «кастрированный», разъясненное раз­личными данными, может оказать нам помощь. Тем не менее, кастрированный мужчина — это не женщина, а отчаявшийся мужчина.

Я готов подписаться под подобным утверждением, не дополняя его прак­тически никакими исключениями. Все мужчины, с которыми мы встречаемся в нашей практике или вне её, боятся кастрации. Этот страх, усугубленный заклю­чающейся в нём глубинной тревогой об идентичности, свойственной нам как существам мужского пола, этот страх вызывает большую часть того, что мы считаем маскулинностью у мужчин. А когда страх становится очень сильным, он начинает благоприятно воздействовать на изменения, которые мы называем извращениями, толкая на путь, ведущий к маскулинности. Однако множество аналитиков встречались со следующим исключением: с мужчиной, который ни­когда не знал периода маскулинности, начиная с детства и на протяжении всей своей жизни, и который, с самого начала, никогда не ценил ни принадлежность к мужскому полу, ни маскулинность. Тем не менее, именно в этом и состоит ис­тория настоящего транссексуала, которого не следует путать с гомосексуалом, трансвеститом, психотиком-параноиком и другими, которые также говорят о «трансформации пола» и с которыми аналитики привыкли иметь дело.

Нам могли бы возразить, что транссексуал ценит маскулинность, хотя и скрывает ее. Как же мы сумеем доказать противоположное? Я могу дать только лишь такой ответ: хотя всё и обстоит именно так, мы не знаем других ситуаций, когда в тот или иной момент жизни, причем с самого раннего детства, очевид­ная маскулинность оставалась совсем незамеченной.

Я попытался тщательно проанализировать клиническую картину транссексуала и дать о ней четкое представление, исходя из самых сложных состоя­ний —нормального и извращенного, - в которых идея перемены пола предстает как регрессивный, феномен. Если мы не станем изолировать самую чистую форму фемининности, которая видна у транссексуала, мы не сумеем постичь -  как и Фрейд - у всех мужчин полное значение симбиоза с матерью, его ритма

подъемов и спадов, которые не представляют собой простое возвращение к «здравому смыслу», а заключаются в том, чтобы быть таким же, как мать, что оборачивается разрушением маскулинности.

Я согласен с Фаирбаирном, МакАльпином, Хантером, но главным обра­зом с Сирлизом и Уайтом, которым удалось приблизиться к тому, что, как я по­лагаю, сущность этой регрессии, приводящей к слиянию с примитивной мате­рью. Однако я собираюсь рассматривать процесс идентификации с матерью на еще более примитивном уровне. Для всех перечисленных авторов идентифи­кация с матерью представляла собой механизм, выдуманный для оборони­тельных целей¹.

Сноска.

Уайт, например, пишет: «Бредовые идеи Шребера о воздействии женских нервных импульсов на его тело спровоцировали развитие его грудей. Таким образом, он стал их единственным обладателем, обладателем того, от чего он с таким трудом отказался очень давно. Можно –было бы также рассматривать эту феминизацию как повторное возникновение очень ранней идентификации с матерью в момент, когда она обделяла вниманием маленького Даниеля и отстранялась он него, словно обучала его «искусству отрицания».

Я придерживаюсь такого же мнения, однако добавлю, что состояние союза с ней (oneness), которое присуще всём человеческим сущест­вам, как психотикам, так и не психотикам, еще более примитивно и устанавли­вается прежде, чем структура Я станет достаточной для проделывания этой сложной работы, которую мы называем идентификацией. По моему убеждению, это состояние союза представляет собой не только исключительный факт вос­поминаний, которые хранит маленький ребенок об интенсивном оральном удовольствий, но также и не психические первичные процессы (вызванные внёшней средой или внутренней физиологической деятельностью) такими, как классические и висцеральные отпечаток и воздействие, непосредственно оказы­вающие влияние на мозг прежде, чём сформируется ментальный психический аппарат или же к концу периода младенчества, когда становится заметно заро­ждающееся Я.

Мощный отпечаток

Теперь я оказываюсь в состоянии борьбы с умозрительными построе­ниями, то есть с утверждениями, что во время возвращения в состояние союза с матерью, мы движемся в сторону двух различных сил, где этот союз имеет примитивное изображение. Первая форма состоит в смутном воспоминаний о состоянии блаженства (которое весьма неполно передаётся выражением «хорошая грудь») и становится частью того, что мы называем разумом, (mind). Вто­рая форма (для которой мы в настоящее время не имеем названия, если не сказать теорий или терминологий), какой бы она ни была - речь идёт не об идентификации, - охваченная влиянием отпечатка или воздействия, хранит молчание. Она не входит в разум, однако влияет на него, если можно так выра­зиться, так же, как адреналиновая или тиреоидальная деятельность. Слова «инкорпорация», «интроекция», «идентификация» соотносятся с мотивирован­ной деятельностью, направленной на объект, ощущаемый как посторонний. Это означает, что должна существовать достаточно развитая психика (разум), что­бы оценить объект (частичный объект) и для того, чтобы возникло желание взять его внутрь себя. Неизбежное следствие состоит в том, что изображение объекта может быть вытеснено (проекция). Однако наша теория должна предусмотреть место для других, не ментальных механизмов (то есть не мотивиро­ванных индивидуумом), благодаря которым внешняя действительность также находит место во внутреннем мире.

Фрейд учил нас тому, что сейчас мы открываем в клинике, а именно что траснссексуальные фантазмы (одно из значений явления, которое он называл гомосексуальностью) встречаются повсеместно, в минимальном количестве у нормальных людей, в более значительной степени у женоподобных мужчин или мужеподобных женщин (в этом случае они отмечены извращением рода) и в ярко выраженной форме у транссексуалов. Откуда они берутся? Почему для большинства людей очень опасно противостоять им? И, наконец, почему транссексуалы не испытывают ни малейшего страха перед переменой пола? Позвольте мне на мгновение вернуться к сформулированному мной тезису о первой стадии развития маскулинности м фемининности, о ядре идентичности рода: чувству принадлежности к мужскому или женскому полу. Подобное воз­вращение позволит нам констатировать, что перемена пола представляет собой угрозу для любого мужчины со сформировавшейся мзскулинностью, одна­ко не для транссексуала. Я делаю особый акцент на мужчинах, поскольку, как мы в дальнейшем увидим, эти факторы причиняют меньше беспокойств боль­шинству женщин.

Родители: преобладающая роль

Каковы бы ни были биологические атрибуты, которые могут способство­вать маскулинности или фемининности и которые ребенок приносит с собой при рождении, они не играют главенствующей роли, даже на самых первых стадиях формирования идентичности рода¹. И напротив, эту главенствующую роль играет родительское влияние. Когда влияние родителей (влияние матери, вне всякого сомнения, наиболее важно в первые месяцы жизни) поощряет муж­ское поведение, которое мать считает присущим мужчинам, биологические ат­рибуты тогда усиливают последствия этого типа воспитания. Однако мать, ко­торая сформирует женоподобного мальчика, сможет действовать подобным образом вопреки биологически нормальной маскулинности. Учитывая биологические факторы, такие, как проникновение в мужской мозг андрогенов или раз­личные уровни физиологической агрессивности, что может влиять на первую стадию развития идентичности рода?

Состояние половых органов маленького ребенка при рождении означает/ начало процесса; причисление к определенному полу открывает процесс соз­дания идентичности рода. Если маленький ребенок представляет собой анато­мически нормальную особь мужского пола, то мать, которая знает об этом с ^момента его рождения, начинает вырабатывать у себя и у отца ребенка слож­ный идеосинкразический процесс, обладающий общими чертами и свойствен­ный конкретному обществу. Ребенку дали имя, его одели, носят на руках. Им занимаются во время бесчисленных передаваний с рук на руки, одновременно* нежных и очевидных, которые выражают, все без исключения, посредством воздействия тела матери на ощущения своего младенца ее отношение и жела­ния, касательно этой конкретной особи мужского пола или этой конкретной особи женского пола. Итак, бесконечное неконфликтное повторение, которым отмечено определение пола сначала родителями, а затем всеми окружающи­ми, укрепляет у ребенка растущее чувство принадлежности к определенному полу. Это чувство, выраженное в простых словах «Я - мальчик» или «Я - де­вочка», находит основательное подтверждение состоянием половых органов и ощущениями, первыми признаками принадлежности к определенному полу. По­степенно, как и учит нас теория Фрейда об эдиповом развитии, уверенность в принадлежности к определенному полу усложняется, поскольку эта принадлеж­ность включает в себя привилегии, ответственность, идентификацию и опас­ность, а также механизмы защиты ощущения, сложившегося у индивидуума о собственном поле. Поведенческие формы и фантазмы показывают, насколько сложен и двусмыслен процесс развития маскулинности и фемининности. Эти структуры и новые психические процессы захватывают ядро идентичности рода и еще больше усложняют маскулинность и фемининность.

Чувство, прочно укоренившееся в человеческом мозге

Этот последний процесс развития происходит тогда, когда возникающее в первые годы жизни первое чувство становится фиксированным, неизменным. Однако это в меньшей степени непосредственно зависит от пола, чем от внеш­ней видимости (аррегеапсе) или, точнее, от способа, каким родители реагиру­ют на принадлежность к определенному полу (иными "словами, решающий фак­тор носит психологический, а не биологический характер). Убедительным дока­зательством служат гермафродиты. Для этих индивидуумов общее правило со­стоит в том, что родительское отношение и поведение определяет убежден­ность ребенка, как нам становится ясно из примеров, приведенных выше.

Подводя итог, скажем, что ядро идентичности рода представляет собой, у нормального существа продукт, комбинацию скрытых биологических факто­ров (до сих пор не измеренных), которые оказывают умеренное и легко обрати­мое воздействие, и более мощных родительского отношения и влияния на ре­бенка, которые могут быть оценены. В то время, как прочность маскулинности и фемининности может подвергнуться испытаниям в связи со сложившимися обстоятельствами, чувство принадлежности к мужскому или женскому полу, уста­новившееся раз и навсегда, не будет подвержено изменениям на протяжении всей жизни. Оно оказывает сопротивление воздействию, которое может дать<о себе знать впоследствии из-за мозговых нарушений, из-за психоза, из-за нару­шений характера и из-за любого внешнего или внутреннего влияния, в том слу­чае, если оно прочно укоренилось в самом начале.

Наша психоаналитическая теория пока еще не принимает во внимание эти открытия, сделанные сравнительно недавно. Изучение расстройств, проис­ходящих в ходе развития и сохранения маскулинности и фемининности, по мо­ему мнению, должно быть теснее связано с изучением последствий фрустрации, травматизма, конфликта и попыток разрешения конфликта на различных стадиях эдиповой ситуации. Психоаналитическая практика видит в тревоге пер­вичную силу, которая создает и модифицирует нормальную маскулинность и нормальную фемининность или извращения. Однако она не представляет со­бой технику, которая позволяет взрослому пациенту обнаружить многое в пер­вичных автономных секторах Я, то есть в секторах раннего детства. В силу сложившихся обстоятельств психоаналитик потратил больше времени на изу­чение теории, стараясь обнаружить в ней «судьбу, складывающуюся под влия­нием побуждения», чем на наблюдение за неконфликтными силами в раннем детстве и создание их теории¹.

Сноска.

В своих теоретических разработках Хартман и Винникотт который сумел соединить теорию с наблюдениями, указали нам путь к пониманию неконфликтного развития ребёнка. Никто, кроме Винникота, не смог сориентировать нас своими исследованиями динамики отношений мать-ребёнок на изучение способности младенца любить. Тем не менее, эти работы не сосредоточены на маскулинности и феминности.

Силы, которые можно изучать, наблюдая взаимозависимость мать—ре­бенок - а не анализируя перенос взрослых, - представляют собой такие про­цессы, как отпечаток, глубинное, классическое и действующее поведение, а также другие формы модификации поведения.

Усилия, затрачиваемые маленьким мальчиком, чтобы стать мужчиной

Для чего нам следует вернуться к вопросу о развитии ядра идентичности рода? Для того, чтобы установить, что чувство принадлежности к определен­ному полу стойко укореняется с помощью могущественных, молчаливых и не­конфликтных сил, которые принимаются за дело с самого рождения. Эти идеи лежат в основе теории развития маскулинности и фемининности и в опреде­ленной степени вступают в противоречие с идеями Фрейда. Действительно, Фрейд принимал во внимание историю развития рода не с самого начала жизни, а лишь после того, как образовывалось и закреплялось ядро идентичности рода, а также после того, как отношения матери и ребенка выходили из аморф­ного состояния первых месяцев, которое в значительной мере было состояни­ем частичного объекта. Хотя Фрейд в конце концов и стал придавать значение преэдипову периоду и преобладающей роли матери в развитии индивидуаль­ности, он никогда не подвергал сомнению тот факт, что отношения мальчика с матерью носят глубоко гетеросексуальный характер. Отсюда я делаю вывод о двух ошибках Фрейда. Сначала он расценил как биологическую характеристику, что мужское состояние (maleness) есть самое прочное, самое естественное состояние (что, как мы уже говорили, опровергнуто результатами новейших ис­следований). Его вторая ошибка заключается в том, что он придерживался мнения, будто бы для мужчины предопределено более счастливое начало жизни, поскольку его отношения с матерью по определению носят гетеросексуальный характер. Более того, он утверждал, что над маленькой девочкой довлеет двойное бремя несовершенной биологии и гомосексуальности в отношении мать-ребенок.

Однако во фрейдовской теории кое-что не стыкуется. Действительно, мы должны определять гетеросексуальность не с анатомической точки зрения, а скорее исходя из идентичности. Анатомия не представляет собой судьбу. Судьба проистекает из того, что люди делают с анатомией. Маленький мальчик гетеросексуален лишь анатомически, а не психологически в первый период своей жизни, а гетеросексуальность возникает только после интенсивной рабо­ты, выполняемой не без мучений и труда. Благодаря, в частности, работам Ма­лера (Malher) мы знаем, что вследствие этой борьбы возникают разделение и индивидуализация. Для того, чтобы достичь гетеросексуального состояния, которое лежит в основе эдипова конфликта, маленькому мальчику приходит­ся избавляться от первоначального врожденного симбиоза, в котором были сначала слиты он и его мать. Он должен, по выражению Гринсона, «деидентифицироваться» от своей матери. Если ему и его матери не удастся привести в действие реакцию, которая заставит их (даже если порой они испытывают к этому отвращение) освободить тела и психику от состояния союза (oneness), возникшего в матке и в первые месяцы жизни, тогда мальчик остается как бы в оболочке матери. В подобных случаях ущемленным оказывается не только развитие функций Я. Также появляется связь, затрагивающая идентичность рода: мальчик сам ощущает себя как часть женского начала и фемининности своей матери.

Необходимое отделение от матери

Принадлежит ли это к области чистой фантазии? И вновь изучение транссексуалов, как ничто иное, позволяет понять основу развития личности. В экстремальной ситуации, возникающей в результате тракссексуального «опро­бования», мы видим, что происходит, когда материнская забота, полная любви - симбиоз  - становится слишком насыщенной, слишком удовлетворяющей, слишком долгой днем и ночью и продолжается на протяжении месяцев и лет. Нам известно, что этот симбиоз отличается от симбиоза, который мы наблюда­ем у других маленьких мальчиков. Я убежден, что подобный чрезмерный сим­биоз ведет к чрезмерной фемининностй¹.

Транссексуальное «опробование» доказывает, что когда симбиоз мать-ребенок становится слишком удовлетворяющим ни мать, ни маленький ребе­нок не хотят отделяться друг от друга: главным  последствием этого положе­ния становится развитие чрезмерной фемининности у маленького мальчика. Чем дольше мать придерживается этого симбиоза, относительно нормального в первые недели или первые месяцы, чем больше она считает необходимым баловать маленького ребенка, тем больше шансов у фемининности проникнуть в ядро идентичности рода: чрезвычайным воплощением подобного континуума становится транссексуализм. Однако в незначительной степени этот процесс можно встретить в большинстве обращений матерей с ребенком. Я полагаю, что именно здесь находятся основы транссексуальных фантазмов Шребера, тревоги «гомосексуальности», гораздо более ярко выраженной у мужчин, чем у женщин, а также большинство корней того, что мы называем маскулинностью - а именно, озабоченность быть сильным, независимым, твердым, жестоким, многоженцем, женоненавистником и порочным. Только в том случае, если мальчик с помощью матери и, возможно, на протяжении первых месяцев с помощью отца, но в менее значительной степени, сумеет без проблем отделиться от женского начала и феминности родной матери, он станет в состоянии развить более позднюю идентичность рода – которая не представляет ядро – называемую нами маскулинностью. Только тогда он будет рассматривать свою мать как отдельный гетеросексуальный объект, которого он мог бы возжелать. Он вступит тогда в эдипов конфликт, подвергнет опастности свою маскулинность, находящуюся в процессе развития, станет бороться за сохранение маскулинности и желаемой гетеросексуальности. Наконец, он сможет в нужный для него момент найти выход из этого конфликта с помощью образа действий, известного психоаналитикам.

Конфликт, от которого избавлены женщины

Вне всякого сомнения, первый объект любви мальчика гетеросексуален, однако ему необходимо предпринять предварительные шаги: отделить свою идентичность от идентичности матери. С момента рождения весь процесс становления мужчиной стоит под вопросом: маскулинность, которую предстоит создать подвергается опасности из-за первоначального и тесного союза с матерью, опыта, отмеченного печатью высшего блаженства, который, будучи скрытым, но активнодействующим в центре идентичности, станет не протяжении всей жизни своего рода магнитом, побуждающим индивидуума вернуться к этому первоначальному союзу. Такова латентная угроза, которая содержится в маскулинности. Мне представляется, что именно потребность победить эту угрозу и наделяет своей энергией то, что мы привыкли называть «мужским поведением». Таким образом, (я до сих пор ещё никогда не формулировал это в подобных терминах) в определённом смысле процесс развития ядра идентичности рода происходит по-разному у представителей мужского и женского пола. У особей мужского пола разгорается конфликт, неведомый особям женского пола. Ядро идентичности рода у представителей мужского пола не представляет собой, как я ошибочно утверждал, что-то совсем уж незыблемое. Оно всегда несёт с собой настойчивую потребность вернуться к врождённому состоянию союза с матерью.

Возможно, теперь мы лучше понимаем, почему перемена пола не внушает тревоги транссексуалу. Вместо того, чтобы приводить надуманное объяснение, цель которого заключается в сохранение теории (объяснения типа: транссексуал неуклонно стремится к кастрации, чтобы избежать тревоги кастрации), мы скажем, что транссексуал мужского пола, но женского рода действует, как неважно кто: поведение индивидуума определяет не анатомическая принад­лежность, а сохранение чувства, которое индивидуум имеет о собственном Я. Транссексуал-мужчина старается изменить не род, а только пол; таким обра­зом, его тело будет соответствовать его психике.

«Сильный пол»—женский пол

Второй пункт разногласий: сравнение влияния, оказываемого гомосек­суальными побуждениями, на мужчин и женщин.

А как обстоит дело у женщин? Вне всякого сомнения, они представляют собой сильнейший, если не сказать первый; пол. Более того, не исключено, что их «гомосексуальность» может предоставить им преимущества. И вновь мы на­поминаем, что анатомическая «гомосексуальность», рассматриваемая под уг­лом зрения отношений мать - ребёнок в первые месяцы не представляет само собой разумеющуюся угрозу для девочки. Развитие необходимых связей с жен­ским началом и фемининностью матери может лишь, при нормальном симбио­зе мать - младенец, укрепить у девочки чувство идентичности. Если мать сумеет заложить подобный фундамент у своей дочери, тогда сила - постоянство, часть идентичности - займет прочные позиции и окажет ребенку помощь в противостоянии дальнейшим превратностям рода, например, при возникнове­нии эдиповой ситуации.

Естественно, когда мать превращается во всесторонний, отличный и от­дельный объект в глазах взрослеющей дочери, то у дочери, как это утверждает Фрейд, возникает гомосексуальное отношение к объекту своей первичной любви. В какой степени это отношение может в дальнейшем способствовать разви­тию патологии, если оно неправильно воспринималось родителями ребенка - эта проблема стояла в центре многочисленных исследований и сейчас мы не будем к ней возвращаться. Вне всякого сомнения, когда ощущается острый не­достаток первичного симбиоза (в случае, если мать холодная и равнодушная), девочка специально устремляется на бесконечные поиски доброй матери и пускается в откровенно гомосексуальные авантюры.

Наш опыт позволяет нам констатировать тот факт, что фемининность на­ходит более прочную основу, чем маскулинность, в «первоначальной иденти­фикации» с матерью, несмотря на зависть к пенису: обвинения в «гомосексу­альности» гораздо реже выдвигаются в адрес женщин, чем в адрес мужчин, психотики они или не, и ничто не вступает в противоречие с этим утверждени­ем; женщины-психотики обычно страдают от галлюцинационных опытов и от гетеросексуальных обвинений. Более того, анализируя женщин, которые при­ходили не из-за первичных нарушений рода, я на собственном опыте убедился, что они воспринимали гомосексуальный опыт гораздо менее серьезно, чем мои пациенты-мужчины, а также что эти гетеросексуальные женщины, которые поч­ти не высказывали чувство вины, впоследствии занимали оборонительные по­зиции и эмоционально раскрепощались при проведении психоаналитического сеанса, не испытывая никакого стеснения по поводу гомосексуальных аван­тюр. Хан констатировал то же самое явление, доказав, что у его пациентки го­мосексуальная связь была фрагментом acting our на пути к зрелости.

Короче говоря, гомосексуальность - бисексуальность - о которой Фрейд думал, что она угрожает каждому и которой приписывал настолько фун­даментальный характер, что пытался поместить ее истоки в биологию, может быть более четко определена, как небиологическая угроза, направленная про­тив личного чувства ядра идентичности рода, существования, бытия. Я бы ско­рее сказал, что ощущение, которое складывается у индивидуума о его принад­лежности к мужскому полу и о дальнейшем развитии, и маскулинность гораздо менее прочно укореняются у мужчин, чем чувство принадлежности к женскому полу и фемининность у женщин. Если дело обстоит подобным образом, то вы­ходит, что мужчины с самого начала своей жизни имеют весьма интимную связь — в то время, как структура Я еще очень хрупкая, а они сами весьма по­датливы влиянию — с представителем противоположного пола и им приходит­ся преодолевать то, что действительно существует у транссексуала: слишком тесное слияние с матерью. Даже у маленького мальчика, которому очень по­везло. чувство принадлежности к мужскому полу находится под давлением бо­лее раннего союза с идентичностью матери. А у маленькой девочки тот же са­мый союз. наоборот, лишь укрепляет ее ощущение, которое у нее складывает­ся о своем чувстве женского начала- Эта первичная бисексуальность¹ может сделать маленького мальчика немного более уязвимым в начале, оставить его с менее фиксированной и .менее уверенной идентичностью, заставить его подвергаться огромнейшей опасности во время здипова развития и, в конце кон­цов, сделать его более предрасположенным к извращенному развитию².

Теперь мы гораздо более отчетливо понимаем, почему «гомосексуаль­ность» представляет собой значительную угрозу для мужчин. По сути (при ус­ловии, конечно, нахождения под защитой родительской опеки) привлекатель­ность нового союза с материнским женским началом ужасает и притягивает мужчин; это настоящая песня сирены. Случай Шребера убедительно свиде­тельствует об этом. Мы уже здесь говорили, что Фрейд настаивал на фундаментальном могуществе «бисексуальности», чтобы предоставить доказатель­ства внесенным изменениям в его теорию сексуальности.

Вот почему я согласен с Фрейдом относительно важности бисексуальности.  Вот почему также я изучаю транссексуализм; вместо того, чтобы рассмат­ривать его как странную особенность, следует видеть в нем ключевой тест, са­мую настоящую парадигму фрейдовских теорий о сексуальном развитии как мужчин, так и женщин.

Роберт Дж, Столлер,

Жанин Шассеге-Смиржель (janine Chasseguet-Smirgel).

 Этика и эстетика извращения.

II. Эдипов комплекс, нуклеарный комплекс неврозов и извращений

В произведениях Фрейда рассматриваются фантазмы порки, о которых очень часто рассказывают пациенты обоих полов, испытывая при этом чувство стыда и вины. Сначала они говорят о фантазматическом представлении «порки ре­бенка». Этот фантазм регулярно сопровождается сексуальными удовольствиями и сексуальным возбуждением. Заканчи­вается же он актом мастурбации. По мнению Фрейда, подобный фантазм, когда он возникает в раннем детстве, должен восприниматься как первичная черта извращения: «Один из компонентов сексуальной функции должен, вероятно, опе­режать другие в развитии, становится преждевременно независимым, закрепляться и тем самым уклоняться от даль­нейших процессов развития, давая вместе с тем доказательство особенного строения личности» (с. 221). Фрейд добав­ляет, что подобное извращение может носить временный характер, что оно может быть либо вытеснено, либо заменено реактивным образованием, либо сублимировано. Однако если эти механизмы не возникают, извращение сохраняется на протяжении взрослой жизни, «Период детства, который продолжается с двух до пяти лет (Фрейд повторяет здесь точку зрения, высказанную им в "Трех очерках"), представляет собой период, когда врожденные похотливые факторы, связан­ные с определенными комплексами, впервые просыпаются под воздействием пережитого опыта» (с. 223). Фантазмы пор­ки, о которых рассказывают пациенты, относятся к концу данного периода. Итак, Фрейд предполагает, что они составля­ют предысторию, которую он намеревается исследовать: фантазмы порки, в том виде, в каком они возникают, вероятно, являются лишь завершением процесса, этапы которого следовало бы установить.

Его анализ основывается, главным образом, на шести случаях — четырех женских и двух мужских, — которые до­полнены другими многочисленными, но гораздо менее изученными случаями (с. 231). Довольно любопытен тот факт, что Фрейд описывает семиотику только пяти случаев, обходя шестой молчанием. Мы выдвигает гипотезу, что речь идет о Человеке-Волке (I'Homme-Aux-Loups). В статье, посвященной «"Пограничному" детству Человека-Волка» (1974 г.) Га­рольд Блюм (Harold Blum) утверждает, что «Фрейд (1919 г.) ссылался на Человека-Волка в своей классической статье "Бьют ребенка"». Однако он не приводит никаких объяснений, на чем основано его утверждение, ведь в своем произве­дении Фрейд вовсе не упоминает Человека-Волка.

Фантазм, присущий девочке, распадается на три фазы:

1.Первая фаза имеет садистскую природу: взрослый, в котором признается отец, бьет ребенка. Ее можно сформу­лировать следующим кратким образом: отец бьет ребенка; а также более полно — отец бьет ребенка, ненавидимого мною. Эта фаза связана с соперничеством с братом.

2.Вторая фаза представляет собой результат построения, необходимого для проведения психоанализа. Она, дейст­вительно, всегда носит бессознательный характер и никогда не воскрешается в памяти. Ее формулировка звучит сле­дующим образом: Я побита отцом. На самом деле, между первым и вторым этапом произошло много событий, а фан­тазм «Я побита отцом» представляет собой результат целого ряда психических явлений. Первый фантазм включает кро­восмесительную любовь к отцу и желание быть любимой им. Представление об отце, бьющего другого ребенка, означа­ет; «Отец не любит этого другого ребенка; он любит только меня» (с. 227).

«Этим выбором раннего объекта кровосмесительной любви сексуальная жизнь ребенка отчетливо достигает этапа половой организации» (с. 227). «Однако приходит время, когда это первое цветение побивают заморозки. Ни одна крово­смесительная любовь не в состоянии избежать фатального подавления сознанием» (с. 228). Здесь Фрейд предвосхища­ет свою статью «Исчезновение эдипова комплекса» (1924 г.), пытаясь объяснить неотвратимую судьбу, которая уготов­лена кровосмесительной любви, в конце концов, скрывающейся в бессознательном. Этому моменту сопутствует возник­новение осознание вины, которое приводит к ниспровержению триумфа, связанного с первым фантазмом: «Отец бьет ребенка, которого я ненавижу, поскольку он любит только меня», который превращается в: «Нет, отец меня не любит, по­скольку он меня бьет». Осознание вины трансформировало садистский фантазм в фантазм мазохистский. В скобках

Хотя Фрейд колеблется относительно ее действительно эротической природы Здесь могла бы идти речь об «агрессивном» фантазме.

можно заметить, что, как представляется, вина связана не с агрессивностью к сопернику, а исключительно с кровосмеси­тельными желаниями, объектом которых является отец. В то время, как первый фантазм: «Отец бьет ребенка», возмож­но, не носит действительно садистского характера (а смысле эротизации агрессивности), вторая фаза; «Я побита отцом» — мазохистская в полном смысле слова. Осознание вины трансформировало фантазм, однако подавленные кровосме­сительные желания находят и здесь удовлетворение. Регрессия приводит половое стремление «быть любимой отцом» к поискам дополовому садистско-анальному субституту «быть побитой отцом». Таким образом, быть побитым «означает теперь не только наказание за запрещенные половые отношения, но и их регрессивный субститут» (с. 229). Для то­го, чтобы кровосмесительная любовь была вытеснена окончательно, необходимо, чтобы этот второй этап фантазма ос­тавался бессознательным. Это произошло у женщины, у которой подавление сопровождалось регрессией. Любопытно отметить, что Фрейд, который несколько лет спустя будет настаивать на относительной слабости женского Сверх-я по отношению к мужскому Сверх-я, здесь говорит: « В женских случаях осознание вины, возможно, самое взыскатель­ное, могло бы быть смягчено лишь под совместным воздействием обоих механизмов».

Мы видим, что у женщины третий этап (приобретение фантазмом окончательных форм) имеет аналогии с первым этапом:

3. «Ребенка бьют» явно тяготеет к садизму первоначального фантазма. Тот, кто осуществляет порку, обычно пред­ставляет собой отцовский субститут. Однако, если фантазм принимает садистскую форму, получаемое удовольствие по сути носит мазохистский характер: дети, которых бьют, являются субститутами собственной личности. Вина, равно как и подавленный чувственный элемент, находит свое удовлетворение.

За неопределенными главными участниками действия скрываются отец и дочь, слившиеся в любовном акте, замас­кированном в тягостное наказание.

Фрейд говорит, что он не так хорошо разобрался в мужских фантазмах порки. Он ожидал обнаружить абсолютную симметрию между обоими полами, когда у мальчиков мать заменяет отца. На самом деле, ничего подобного не оказа­лось. Самое главное заключается в том, что, если у женщины фантазм «Я побита отцом» всегда бессознательный, у мужчины фантазм «Я побит матерью» может ста ... м «Я любим отцом». Вероятно, речь идет о фантазме полового типа, который в связи с регрессией на садистско-анальную стадию превращается в фантазм порки отцом, а затем трансфор­мируется в сознательный фантазм «Я побит матерью».

«В обоих случаях фантазм порки проистекает из кровосмесительной связи с отцом» (с. 238). У девочки бессознательный мазохистский фантазм исходит от позитивного аспекта ее эдипова комплекса. У мальчика он исходит от комплекса, противоположного эдипову. Первая фаза фантазма девочки «Отец бьет ребен­ка, которого я ненавижу», «садистского» не эротического {а, следовательно, агрессивного) фантазма, не имеет соответ­ствия у мальчика. Процесс подавления у девочки более глубинный, чем у мальчика. Конечный фантазм у девочки трансформируется «в садистскую ситуацию, сексуальный характер которой весьма незначителен» (с. 239).

«Мальчик избавляется благодаря подавлению и переработке своего бессознательного фантазма от гомосексуально­сти. Последующий сознательный фантазм мальчика примечателен тем, что его содержание представляет собой женскую позицию без выбора гомосексуального объекта».  «Мальчик, который хотел избежать выбора гомосексуального объ­екта и не поменял свой пол, тем не менее, ощущает себя женщиной в своих сознательных сексуальных фантазмах и на­деляет женщин, которые бьют, мужскими свойствами и атрибутами» (с. 239).

Не сталкиваемся ли мы с основополагающим различием в участи этого фантазма у взрослых в зависимости от того, идет ли речь о мужчине или о женщине? Женщины становятся невротиками, а мужчины — извращенцами. Действитель­но, Фрейд пишет: «Мой мужской материал насчитывал лишь несколько случаев, представлявших собой детский фантазм порки, при котором сексуальной деятельности не был нанесен значительный вред, и, напротив, достаточно много лиц, которых следовало рассматривать как настоящих мазохистов из-за присущих им половых извращений. Либо эти мужчины находили сексуальное удовлетворение в онанизме, сопровождавшемся мазохистскими фантазмами, либо им удавалось сочетать мазохизм и половое поведение таким образом, что они достигали эрекции и эякуляции, то есть были способны совершать нормальный коитус во время мазохистских сеансов или в похожих условиях. К ним добавился более редкий случай мазохизма, который был отмечен возникновением невыносимо сильных навязчивых представлений. У удовлетво­ренных извращенцев редко возникают причины просить о лечение психоанализом» (с. 238).

В этой статье Фрейд исследовал то, что через пять лет в труде «Экономическая проблема мазохизма» (1924 г.) он на­зовет женским мазохизмом:

«Первое толкование состоит в том, что мазохист хочет, чтобы его рассматривали как маленького несчастного и зави­симого ребенка. Однако, если нам выпадает возможность изучить случаи, когда мазохистские фантазмы имели осо­бо богатое содержание, мы без труда обнаруживаем, что они ставят личность в положение, характерное для фемининности, и, следовательно, означают «подвергаться кастрации», «подвергаться совокуплению» или «рожать». Именно по этой причине я назвал женским мазохизмом данную форму мазохизма, многие элементы которой, тем не менее, отсыла­ют к детской жизни» (с. 290) .

Если фантазмы бичевания, о которых рассказывали женщины в нашей клинической практике, остаются в рамках нев­ротической структуры и могут быть связаны с кровосмесительным влечением к отцу, то пример женщины - извращенки за­ставил нас понять, что объектом в извращении была мать. Более того, этот и другие случаи вынудили нам не проводить четкой границы между садизмом и мазохизмом у пациентов-извращенцев. Впрочем, можно выдвинуть предположение, что данное различие очень существенно у невротиков, мужчин и женщин, из-за чувства вины, которое связано с садиз­мом, в то время как мазохизм пробуждает скорее стыд. Кроме того, мы не уверены, что отец всегда стоит позади матери в мужских мазохистских фантазмах и, так или иначе, в мазохистском поведении мужчины.

Сверх того, необходимо отметить, что Фрейд изучал извращенные фантазмы, а не действия. Извращенные фантаз­мы, действительно, существуют как у невротиков, так и у извращенцев, но только у первых, по меньшей мере, в бессоз­нательном. Возникающая проблема состоит в том, чтобы попытаться выяснить, что же именно в сознательном фантазме позволяет его считать зависящем скорее от извращения, чем от невроза. Нам представляется, что мужской фантазм порки в том виде, в каком его сформулировал Фрейд: «Я побит матерью», создает проблему своим откровенно крово­смесительным характером. Если он маскирует желание, объектом которого действительно является отец, то простое замещение одного родителя другим, даже если вся ситуация спустилась на садистско-анальный уровень, заставляет предполагать, что препятствие для инцеста, по меньшей мере, очень непрочно. Замещение матерью, скорее всего, связано не с виной, а с опасением за Я.

Как нам представляется, главная мысль этого текста заключается в той роли, которую Фрейд отводит эдипову ком­плексу и которую мы еще пока до конца не прояснили. Фрейд пишет: «Эти наблюдения могут быть использованы в раз­личных направлениях для того, чтобы выявить генезис извращений а целом и мазохизма в частности, а также для того, чтобы оценить роль, которую играет разница полов в неврозах в целом» (с. 231). Фрейд не отвергает конституционально­го подтверждения или преждевременного опережения побуждения в генезисе извращений, тем не менее, этим далеко не всё сказано. Извращение поставлено в зависимость от эдипова комплекса: «впервые оно предстает перед нами в связи с этим комплексом. А после того, как он распадается, оно является единственным, что остается, будучи наследником его чувственного заряда, обремененным осознанием вины, которое ему сопутствует» (с. 232). В скобках заметим, что вина, возникающая на уровне мужского фантазма, представляет собой трудно разрешимую проблему. «Если извращения мо­гут проистекать из эдипова комплекса повсеместно, тогда наша оценка этого комплекса должна получить новое подтвер­ждение. Мы, действительно, полагаем, что эдипов комплекс составляет настоящее ядро невроза, что детская сексуаль­ность, которая достигает в нем кульминационной точки, представляет собой его фактическое условие и что та часть это­го комплекса, которая продолжает существовать в бессознательном, есть ничто иное, как предрасположенность взросло­го быть в дальнейшем подверженным неврозу. Фантазм порки и другие аналогичные извращенные установки были бы, в таком случае, ничем иным, как отложениями, оставленными эдиповым комплексом, рубцами, так сказать, последствиями минувшего процесса» (с. 233).

Этот акцент, сделанный на эдипове комплексе, приведет Фрейда к тому, что он будет вынужден добавить примечание к изданию 1920 года «Трёх очерков» (примечание 30; «Три очерка», 1904—1920 годы), где он утверждает, что начало нормального сексуального развития могло предшествовать фиксации. В определенных случаях «извращение представ­ляет собой остаток развития в сторону эдипова комплекса, после подавления которого будет превалировать составляю-

- Мы не имеем достаточно оснований, чтобы рассматривать здесь садизм и мазохизм, поскольку начиная с 1920 г. они стали равновели­кими понятиями новой теории неосознанных стремлений. Как правило, в нашем произведении мы не принимаем во внимание гипотезу об инстинкте смерти, причем исключительно по эвристическим причинам.

3

щая, которая в зависимости от конституции была наиболее важной в сексуальном влечении». Фрейд, действительно, ни­когда полностью не избавился от склонности приписывать более или менее определяющую роль конституциональному фактору в извращениях.

Место, отведенное в 1919 году, эдипову комплексу в генезисе извращений, похоже, еще больше приближает извра­щения к неврозам. Правда, это учение, которое сравнивает девочку с мальчиком в их соответствующих отношениях к фантазмам порки, пока еще не проводит соответствия между ролью эдипова комплекса в неврозах и извращениях и со­ответствующим содержанием «извращенного» и «невротического» наследия этого комплекса. В «Психогенезисе случаев женской гомосексуальности» (1920 год) практически не дается решения проблемы, возникшей из-за этой дифференциа­ции

У нас также вызывает удивление отсутствие матери как кровесмесительного объекта, так и соперницы в толкованиях, которые Фрейд дает сценам порки. Неужели сценарии, где два действующих лица, одно активное, другое пассивное, ко­торые проживают «чувственное» отношение, не могут быть поставлены в зависимость от первичной сцены? Тогда ребе­нок занимал бы место пассивного, подвергающегося садизму, персонажа, его фантазма первичной сцены и первичной сцены, сведенной к порке. Мимоходом отметим, что по мнению Фрейда садистическая концепция совокупления пред­ставляет собой одну из «сексуальных детских теорий» (1908 год, с. 22—23).

Это заставляет вспомнить о Человеке-Волке, «фантомном» случае «Ребенка бьют», и о его страхе уступить своему женскому пассивному желанию, идентифицировать себя с матерью а первичной сцене. В письме к Ференци (Ferenczi) от 3 февраля 1910 года Фрейд пишет, что во время первого сеанса Человек-Волк предложил ему «вступить с ним в рек­тальную половую связь, а затем испражнится ему на голову!» (Е. Джонс, Жизнь и творчество Зигмунда Фрейда. Том 2 1955. С. 293. — Е, Jones. La vie et I'oeuvre de Sigmund Freud. ). «Извращенное» (стре...м)? предположить, что извращение может порождать стремление возвести барьер против психоза.

Действительно, когда Фрейд стремился, в первой половине своего творчества, уточнить механизмы, свойственные извращению, он был вынужден приблизить их к психотическим механизмам.

III. Извращенные механизмы защиты

В статье «Фетишизм» (1927 год), Фрейд впервые попытался выделить механизмы, присущие фетишисту, положив, тем самым, начало новой эре исследований. Фетишизм вскоре станет моделью извращений, поскольку он содержит в се­бе механизмы, способные вызывать у нас стрех перед специфическим способом связи человека, страдающего извраще­ниями, с реальной действительностью. Мы понимаем, что подобный подход необходим для разграничения извращения и неврозов, что представляет собой область, недостаточно исследованную на двух предыдущих этапах учения Фрейда, как мы и пытались это доказать.

Тем не менее, представляется необходимым предварительно изучить работы Фрейда о фетишизме, которые были написаны до появления его знаменитой статьи в 1927 году. Действительно, Фрейд придавал тогда своим взглядам пара-психический характер. Хотя мы привыкли считать, что его труды, которые он ранее посвятил той же самой проблеме, подчиняются идее генетической направленности, тем не менее, следует понять, содержат ли его первые описания заме­чания, которые нам представляются основополагающими для нашего дальнейшего внутреннего развития, соотносимого со связью человека, страдающего извращениями, с реальностью.

В «Трех очерках» (1905 год, с. 38—40) Фрейд рассматривает фетишизм как частный и самый удивительный случай отклонения сексуального объекта, связанный с преувеличенной сексуальной оценкой (идеализацией) объекта. Субститут сексуального объекта представляет собой часть тела «наиболее подходящую для сексуальных целей (волосы, ступни), или неодушевленный предмет, который прилегает к одушевленному объекту или, предпочтительно, к его половым орга­нам (одежда, белье). Эти субституты, действительно, могут быть сравнимы с фетишем, в котором дикарь воплощает своего бога».

Можно заметить, что для Фрейда данное описание соответствует нормальному процессу любовной жизни и преуве­личенной сексуальной оценке объекта. Для нас важным здесь представляется то обстоятельство, что преувеличенная оценка частей тела или неодушевленных предметов, принадлежащих любимой, проистекает из преувеличенной сексу-

альной оценки, которая характеризует привязанность всего объекта. Часть получает преувеличенную оценку в той мере, в какой она ассоциируется со всей личностью в целом. Действительно, речь идет о субституте сексуального объекта только лишь через метонимию. В центре остается исключительно половы отношения, отмеченные сексуальными влече­ниями, запрещенными в том, что касается цели. Когда в «Коллективной психологии и психоанализе Я» (1921 год) Фрейд стал рассматривать влюбленное состояние, он показал, что культ, который в определенных случаях может посвятить мужчина женщине, «химерический культ», способен привести его к половому бессилию. В любви речь идет о том, чтобы использовать синтез из духовной любви и из любви земной, которая приводит к «одновременному действию свободных тенденций и тенденций зависимых. Степень настоящей любви, противостоящей чисто сексуальному желанию, можно из­мерить долей, приходящейся на те и другие тенденции в сексуальной жизни мужчины» (с. 134 французского перевода 1927 года}.

И, напротив, в извращенных случаях фетишизма часть тела или неодушевленный предмет действительно и полно­стью замещают собой объект. Только один фетиш представляет собой объект преувеличенной оценки: он отделяется от целого объекта как фоновая фигура. Целый объект не получает преувеличенной оценки, а наоборот, его существование может восприниматься как препятствие, мешающее достижению сексуальной цели. «Мы имеем дело с патологическими случаями, когда потребность в фетише принимает неизменяемую форму и приходит на смену нормальной цели, либо же когда фетиш отделяется от определенного лица и становится сам по себе объектом сексуальной жизни» («Три очерка», с. 40). Это позволяет предположить, что происходит не преобразование, как утверждает Фрейд, а преемственность ме-жду феноменами, описанными а «нормальной» любви, и фетишизмом, и что преувеличенная оценка (или идеализация) целого объекта должна быть различима с преувеличенной оценкой частичного объекта, занимающего место целого объ­екта.

Фрейд, равно как и Бине (Binet), полагал, что выбор фетиша связан с детским впечатлением, которое продолжает су­ществовать. Во «Введении в психоанализ» (1917 год, с. 327—328) Фрейд подхватил идею Бине и подтвердил ее собст­венными наблюдениями, а именно случаем мужчины, «которого половые органы и все прочие прелести женщины остав­ляют сегодня равнодушными и который, тем не менее, испытывает непреодолимое сексуальное возбуждение при виде ног, обутых в туфли определенной формы». Событие, произошедшее в детском возрасте мужчины, зафиксировало его либидо на ногах гувернантки, уродливой и сухопарой старой девы. «Однажды он сидел на табурете около своей гувер­нантки, которая обула свою ногу (она причиняла ей страдания) в велюровую туфлю и положила ее на подушечку». «По­добная фиксация либидо превратила нашего мужчину не а невротика, а в извращенца, которого мы называем фетиши­стом ступни».

В работе «Бьют ребенка» (1919 год) Фрейд вновь возвращается к концепции Бине. Он говорит, что закрепляющие впечатления детства представляются «лишенными всякой травматической силы» и совершенно банальными. «Невоз­можно сказать, почему сексуальная тенденция остановилась именно на них. Однако им можно найти объяснение: они предоставили сексуальным составляющим, которые очень рано развились и были готовы проявиться, случайное место внедрения» (с. 222). В 1920 году Фрейд добавил к «Трем очеркам» примечание (1905—1920 годы, примечание 19), в ко­тором он критикует позицию Бине: «Фетиш, когда он встречается в первый раз, уже сумел привлечь сексуальный интерес так, чтобы сопутствующие обстоятельства могли дать нам понять, как произошел данный феномен» Впрочем, то явле­ние, которое Бине называл «преждевременными впечатлениями», относится к пятому или даже шестому году жизни Психоанализ учит нас, что к этому возрасту игры уже сыграны и что установки были даны гораздо раньше. Под первым впечатлением, относящимся к фетишу, скрывается забытая фаза. Фетиш играет здесь роль «защитной памяти». В 1910 году Фрейд добавил важное примечание (примечание 21), где он утверждал, что наиболее частный выбор ступни (или волос) в качестве фетиша имеет двойное происхождение: подавленная любовь к дурным запахам и потребность найти субститут пенису, которым не обладает женщина. Итак, речь идет о том, чтобы удовлетворить корпорофильные влечения и устранить опасность кастрации. Впрочем, Фрейд не употреблял этого термина. 1909 и 1910 стали годами, когда в трех-четырех произведениях Фрейд затронул проблему фетишизма и сформулировал ее либо так, как в примечании 21 к «Трем очеркам», относящееся к корпорофилии и отсутствию пениса у женщины (письма Абрахаму (Abraham) от 18 фев­раля 1909 года и от 24 февраля 1910 года), либо так, как в «Детских воспоминаниях Леонардо да Винчи» (1910 год), где он поставил акцент на вторичном факторе, предвосхищая, таким образом, свое окончательное отношение к данному фе-

номену, который найдет истоки в комплексе кастрации. Что касается связи, которую он установил мимолетно {но, кото­рая, на наш взгляд, имеет фундаментальное значение), между генезисом фетиша и чертами анальной стадии, то можно сказать, что она также возникает в случае Человека-Крысы («Homme-Aux-Rats»), (1909 год, с. 260).

Четырнадцатого февраля 1909 года Абрахам обратился к Фрейду с просьбой просветить его относительно фетишиз­ма ступни в случае с шестилетней девочкой, «когда ступня имела огромную важность». Брат и сестра играли в сексуаль­ные игры и дотрагивались до половых органов ступнями (с. 77), Фрейд ответил незамедлительно (18 февраля): «Что ка­сается фетишизма ступни, то дело обстоит так, что благодаря открытиям, сделанным за последние дни, я в состоянии вас сориентировать. Фетиш образуется следующим образом: он вытекает из особого способа подавления, который можно было бы охарактеризовать как частичный: одна часть комплекса подавлена, другая часть идеализируется в каче­стве компенсации . Приведем в скобках исторические параллели: эпоха Средневековья с ее презрительным отношением к женщине и восторженное возбуждение к Деве Марии. В нашем случае речь идет о первоначальном обонятельном удо­вольствии, вызванном дурно пахнущей ступне (которой именно по этой причине извращенец отдает предпочтение перед своей собственной ступней). Это обонятельное удовольствие вытесняется. Вместо ступни, доставлявшей ранее наслаж­дение, появляется фетиш. И тогда уже больше не идет речи о его запахе» (с. 78).

То, что Фрейд называет «особым способом подавления, который можно было бы охарактеризовать как частичный» с сопутствующей идеализацией, как нам пр...а Стрейчи (James Strachey. Standard Edition. 14.1957. P. 150) отсылает нас к «Трем очеркам» (1905 год) и, более конкретно, к параграфу, озаглавленному «Субституты, не свойственные сексуально­му объекту; фетишизм», упомянутому нами выше. Впрочем, в этом параграфе не содержится точного описания механиз­мов, лежащих в основе возведения фетиша. Напротив, отрывок из работы 1915 года, который мы собираемся воспроиз­вести, служит продолжением письма от 18 февраля, адресованного Абрахаму: «Подавление работает <...> абсолютно индивидуальным образом. У каждого объекта подавленного желания может быть своя судьба. Чуть больше или чуть меньше искажений — и результат совершенно меняется. Учитывая этот контекст, можно понять, что излюбленные объ­екты мужчин, их идеалы, проистекают из тех же ощущений и опытов, что и объекты, которых они всё больше и больше боятся. Они вначале отличаются один от другого лишь незначительными модификациями. Может даже так случиться, как мы видели при генезисе фетиша, что первоначальный представитель, возникший под влиянием побуждения, будет разделен на две части, одна из которых подвергнется подавлению, в то время как остальное, благодаря именно этой са­мой интимной связи, познает судьбу идеализации» (с. 51—52).

Как мы видим, на этой стадии творчества Фрейда термин «идеализация» очень часть заменяется термином «преуве­личенная оценка». Тем не менее, речь идет о синонимах. Такой вывод мы можем сделать на основании следующего па­раграфа «Трех очерков» (1905 год), озаглавленного: «Ценность, которую придают сексуальному объекту в той мере, в ка­кой он, предназначенный для удовлетворения побуждения, обычно не ограничивается половыми органами, а распро­страняется по всему данному объекту и стремится овладеть всеми ощущениями, которые оттуда проистекают. Преуве­личенная оценка охватывает психическую область и появляется безрассудно, через отсутствие меры в оценке психиче­ских качеств и совершенства сексуального объекта, то есть легко происходит подчинение суждениям, сформулирован­ным им. Легковерие, спровоцированное любовью, представляет собой важный источник, если не сказать первоначаль­ный источник авторитетности» (с. 35).

Примечание (примечание 15), сделанное в 1905 году, указывает: «Я не могу помешать себе вспоминать о легковер­ном подчинении гипнотизируемых гипнотизеру, чему существуют доказательства. Именно это обстоятельство заставило меня предположить, что природа гипноза состоит в бессознательной фиксации либидо на фигуре гипнотизера (посредст­вом мазохистского фактора сексуального влечения).

Содержание данного параграфа и примечания, которое его сопровождает, предвосхищают главу из труда «Коллек­тивная психология и идеал Я» (1921 год), озаглавленную «Любовное состояние и гипноз». Фрейд показал там, что в двух случаях суждение извращает именно идеализация и что в двух случаях объект занял место идеала Я. «Определенная часть нарциссического либидо оказывается перенесенной на объект» (с. 135, а также с. 136 и 137 французского перевода 1927 года).

^; Выделено Фрейдом. Для сравнения: ступня, обутая в велюровую туфлю, лежащая на подушечке, как культовый объект, в примере, приведенном ранее. См. «Введение в психоанализ».

6

Итак, мы видим, как окольными путями «преувеличенной оценки» или «идеализации» появляется в издании 1905 года «Трех очерков» зародыш элементов теории роли нарциссизма не только в так называемой нормальной любви, но, глав­ным образом, .в извращениях, Как мы недавно указывали, это, в частности, относится к фетишизму.

На деле, в издании 1905 года «Трех очерков» представляет интерес не только идеализации, но и влечение, равно как и сам объект. « Именно самые отвратительные извращения самым лучшим образом доказывают участие психики а трансформации сексуальных влечений. Каким бы ужасным не был результат, мы в нем обнаруживаем часть психической деятельности, которая соответствует идеализации сексуального влечения. Всемогущество любви никогда не проявляет­ся сильнее, чем в подобном распутстве. Всё то, что есть возвышенного в половой жизни, и всё то, что есть в ней низкого всюду предстают в самой интимной связи. С небес, через вселенную, в ад⁴» (с. 48—49). В 1910 году, говоря о совпаде­нии объекта с влечением.«Однако, как мне представляется, имеет громадную важность тот факт, что при многих обстоя­тельствах и для неожиданного большого числа индивидуумов род и ценность сексуального объекта играют второстепен­ную роль. Из этого следует сделать вывод, что объект не составляет главного и постоянного элемента сексуального вле­чения» («Три очерка», 1905 год, с. 33), Фрейд добавил примечание (примечание 14) , в котором он вновь вернулся к идее возможной идеализации влечения. Он противопоставлял современную эротическую жизни эротической жизни антично­сти. Попутно был облагорожен объект влечения. В наши дни мы пренебрегаем сексуальной активностью, которая стано­вится законной благодаря качествам, находимым нами в ее объекте.

Когда Фрейд приступит к рассмотрению идеализации в работе «Для того, чтобы ввести понятие нарциссизма» (1914 .од), он будет полагать, что идеализация (отныне недвусмысленным образом соотносимая с проекцией идеала Я, на­следника первичного нарциссизма, на объект) представляет собой процесс, который непосредственно затрагивает объ­ект и посредством которого тот психически увеличивается и возбуждается, хотя его природа не претерпевает никаких изменений. Идеализация также вполне возможна как в области либидо Я, так и а области либидо объекта. Например, преувеличенная сексуальная оценка объекта представляет собой его идеализацию. Таким образом, поскольку сублима­ция означает процесс, который касается влечения, а идеализация — процесс, который касается объекта, мы должны от­делить эти два понятия друг от друга» (с. 98—99). В той же самой степени, в какой мы считаем необходимым отличать сублимацию от идеализации, первые формулировки Фрейда идеализации как феномена, связанного с влечением, пред­ставляются нам точными и плодотворными, особенно в том случае, когда речь идет об извращенном половом поведении. У нас еще будет возможность вернуться к данной проблеме, когда мы будем рассматривать нашу собственную концеп­цию извращения.

Теперь мы хотим рассмотреть второе письмо, которое Фрейд написал Абрахаму по поводу фетишизма. Оно датиру­ется 24 февраля 1910 года. (см. Переписку между Фрейдом и Абрахамом, 1907—1926 годы.) Двадцать второго февраля Абрахам написал Фрейду, что собирается сделать на Нюренбергском конгрессе доклад о фетишизме (речь идет о его «Заметках о психоанализе в случаях фетишизма ступни и фетишизма корсета», 1912 год) и попросил его предоставить записи о психоаналитическим сеансах, которые Фрейд обещал ему передать. Фрейд прислал Абрахаму ответ, который заслуживает того, чтобы мы воспроизвели его полностью. В письме речь идет о 25-летнем мужчине, «очень образован­ном, утонченном и остроумном, который прежде чем устроиться на кушетке, аккуратно разгладил складку на своих брюках. Он оказался фетишистом одежды в самом прямом смысле слова. Он придавал огромнейшее значение тому, чтобы его костюмы отличались элегантностью и соответствовали хорошему вкусу и находил "невозможными" жен­ские существа, одежда которых не соответствовала идеальным с его точки зрения требованиям. Молодая женщи­на, к которой он некогда испытывал влечение, внезапно потеряла для него всякий интерес после того, как однажды при­шла на свидание в неподобающей одежде. Он был психическим импотентом, а психоаналитические сеансы показали, что он был зафиксирован на своей матери, которая на протяжении многих лет заставляла его наблюдать, как она одевается и раздевается, по меньшей мере, почти до конца. Она была влюблена в него. Он был также фетишистом сапог, но не в самой грубой форме. Всё его детство было отмечено чрезвычайно интенсивной корпорофильной деятельностью. Например, в возрасте восьми—десяти лет ему удалось прикрепить к кишке твердую колбасу, от которой он в течение дня отделял кусочки. Он также обладал сверхчувствительным обонянием.

⁴ Аллюзия на цитату из «Фауста» Гёте.

Разбирая другие случаи, я установил, что фетишизм сапог предполагает прирожденное удовольствие (удовольствие чувствовать запах), которое доставляют грязные и дурно пахнущие ступни. Этот объект возникает также в и пози­тивном извращении. Я рассматриваю корпофильное удовольствие чувствовать запах как основу многочисленных слу­чаев фетишизма ступни и сапог. Кроме того, необходимо отметить, что ступня женщины, похоже, заменяет пенис женщины, отсутствие которого воспринималось болезненно и который был постулирован в предыстории. Сейчас я работаю над "Леонардо"». (С. 91—92.)

Этот текст представляется нам тем более интересным, что он содержит в сжатой форме определенное число пред­ложений, к которым у нас еще будет возможность вернуться; описание характера извращенца, его «идеальные требова­ния», его корполифилия, совращение матерью. Более того, здесь обозначен характер фетиша как субститут материн­ского пениса. На самом деле, сейчас трудно установить, предшествовало ли примечание 21 к «Трем очеркам» (1905— 1910 годы) этим письмам или появилось вслед за ними, поскольку из переписки становится ясно, что в то же самое время Фрейд работал одновременно ... заметим в скобках, что мы, в частности, не собираемся останавливаться ни на ошибках, которые были допущены в переводе, но которые не играют никакой роли в нашем ограниченном исследовании, ни на так называемой «египетской дискуссии». Тем не менее, не следует слишком настаивать на важности «Леонардо» в изучении извращений, их связей с сублимацией, садизмом и нарциссизмом, а также для понимания той роли, которую играет се­мейное окружение будущего извращенца в генезисе его нарушений. Нам неоднократно представится возможность вер­нуться к этому вопросу, когда мы поведем разговор о наших собственных гипотезах.

Изучение «Леонардо» сразу же ставит нас перед проблемой изучения комплекса кастрации.

Когда Фрейд писал Юнгу по поводу «Леонардо» (письмо от 17 октября 1909 года; см. «Переписка между Зигмундом Фрейдом и Карлом Юнгом, 1906—1909 годы.»⁵), он сослался на свою статью «Детские сексуальные теории» (1908 год); «С тех пор, как я вернулся, меня одолевает одна-единственная мысль. Характер Леонардо да Винчи перестал представ­лять для меня нечто загадочное. Итак, это будет первым шагом в написании биографии.

Я могу открыть вам секрет. Помните ли вы мое замечание в «Детских сексуальных теориях» о необходимости потер­петь неудачу в этом первичном исследовании детей и о парализующем эффекте, который представляет собой следствие этой самой первой неудачи? Перечитайте вновь мои слова. Тогда они не нашли такого серьезного понимания, какое те­перь у меня сложилось. Итак, великий Леонардо, который был сексуально неактивным или гомосексуалистом, был также и таким человеком, который очень рано подчинил свое половое поведение побуждению знать и который так и остался поучительным примером незавершенности» (. 334).

Фрейд, действительно, ссылается на то явление, которое описывает как образующее первую детскую сексуальную теорию, связанную с отсутствием сексуальной дифференциации. «Эта теория заключается в присвоение всем челове­ческим существам, в том числе и женским существам, пениса» (с. 19).

Фрейд, предваряя свое утверждение о «детской половой организации» (1923 год) как фаллического примата, считает, что даже для ребенка пенис представляет собой «основополагающую эрогенную зону», «первоочередной аутоэротиче-ский сексуальный объект» (с. 19). В том случае, когда «фиксируется» «представление о женщине как обладающей пени­сом», ребенок, достигший взрослого возраста, может превратиться в гомосексуала, стремящегося отыскать пенис у сво­его партнера, поскольку женщине не хватает «главного сексуального возбудителя». Более того — и Фрейд впервые фор­мулирует этот тезис в своей теории двух периодов комплекса кастрации, — женщина может превратиться для него в объект антипатии. Действительно, застигнутый врасплох при занятии мастурбацией, ребенок оказывается перед лицом опасности, нависшей над его пенисом. Его охватывает страх⁶. Женские половые органы, «позднее воспринимаемые и представляемые как изувеченные, провоцируют эту угрозу... (с. 20). Прекращение мыслительного процесса (интеллекту­альный запрет, как сказали бы мы сегодня), вероятно, напрямую связано с невозможностью для ребенка отбросить тео­рию женщины, обладающей пенисом. Кастрация побуждения знать, если можно так выразиться, обусловлена невозмож-

^s «Переписка» была сначала опубликована в Лондоне в 1974 году на основе неопубликованных писем Фрейда и Юнга. Затем, в 1975 го­ду, она была переведена на французский язык издательством «Галлимар». Мы опираемся на французский перевод. ⁶ В «Исчезновении эдипова комплекса» (1924 год) эти два периода обозначены более четко. Вначале ребенок не верит в угрозу, объек­том которой он является. Знакомство с женскими половыми органами, лишенными пениса, порождает внезапно угрозу и ускоряет про­явление эдипова комплекса.

ностью допустить «кастрацию» женщины, то есть смело взглянуть в глаза страху кастрации, который таится в нас самих «Если бы ребенок мог следовать тому, на что указывает ему возбуждение пениса, он бы немного приблизился к решению своей проблемы, Тот факт, что ребенок растет в теле матери, не представляет собой достаточного объяснения  Каким образом он туда попадает? Что служит первопричиной его развития? Тот факт, что в этом принимает какое-то участие отец, не вызывает сомнений; он прямо говорит, что этот ребенок является также и его ребенком. Кроме того, пенис так­же, вне всякого сомнения, вносит свою лепту в этот таинственный процесс. Доказательства тому служит его возбужде­ние, сопровождающее весь мыслительный процесс. С этим возбуждением связано влечение, которое ребенок не в со­стоянии интерпретировать, непонятное влечение к жестким действиям: проникать, ломать, внедряться во все дыры. Но когда ребенок приходит к выводу, что находится на правильном пути, постулируя существование влагалища и признавая в подобном проникновении пениса отца в мать действие, благодаря которому ребенок появляется в теле матери, поиски обрываются, приводя его в замешательство: они наталкиваются на теорию, согласно которой мать обладает пенисом, как и мужчина, а существование полости, принимающей пенис, остается неведомо для ребенка». Эти интеллектуальные размышления и это сомнение, тем не менее, служат прототипами всего внутреннего мыслительного процесса, стремяще­гося найти решение проблемы, а первая неудача оказывает «парализующий эффект для всего дальнейшего периода» (с. 21). В скобках отметим, что у нас будет возможность подвергнуть сомнению некоторые утверждения, высказанные в этом тексте.

Итак, в соответствии с указаниями, содержащимися в его письме к Юнгу, мы можем утверждать, что Фрейд приписывает невозможности отделаться от представления матери с пенисом ингибицию Леонардо его сексуального поведе­ния и творческой деятельности (Леонардо оставил мало полотен, и в большинстве своем они не доведены до конца)⁷, равно как и интенсивное развитие его побуждения знать. Хотя в самом произведении о Леонардо Фрейд прямо не упоми­нает об устойчивой вере в пенис женщины, рассматриваемой как препятствие для поисков ответа на вопрос: «Откуда бе­рутся дети?». Ребенок отвергает сексуальную теорию, которую силой хотят навязать ему взрослые, то есть теорию аи­ста: это первое проявление интеллектуальной независимости. Однако его собственное бессилие найти ответ обре­кает эту первую попытку интеллектуальной независимости на неудачу, что оставляет «продолжительное и гнетущее впечатление» (с. 33—34). Тем не менее, как мы увидим, в дальнейшем Фрейд пришел к тому, что стал говорить об огра­ничителе, который образуется, в области исследования детского сексуального поведения, благодаря вере во всеобщее существование пениса

Вслед за Фрейдом нам следует сконцентрировать наши размышления на фантазме грифа, «детского воспоминания» Леонардо, для того, чтобы лучше понять судьбу художника, «словно ключ ко всем его свершениям и всем его невзгодам был спрятан в детском фантазме грифа» (с. 150).

Приведем фрагмент, взятый из научных работ Леонардо: «Мое предназначение, похоже, заключается в том. чтобы совершенно особенно заниматься грифом, поскольку одним из моих первых детских воспоминаний, когда я еще лежал в колыбели, было связано с грифом, который прилетел ко мне, открыл мне рот своим хвостом и несколько раз ударил меня этим самым хвостом по губам».

Фрейд предполагает, что это «воспоминание» на самом деле представляет собой более поздний фантазм, который Леонардо будто бы «перенес в свое детство». Смысл фантазма легко прочитывается: хвост грифа символизирует пенис. Таким образом, речь будто бы идет о пассивном фантазме орогенитального контакта. Этот пенис, взятый в рот, пришел на смену соску материнской груди и отсылает «к нашему первому жизненному наслаждению» (с. 55).

За фантазмом грифа, следовательно, скрывается воспоминание о кормлении грудью. Проблема, которую формули­рует Фрейд, заключается в том, чтобы узнать, почему содержание «воспоминания» было перенесено на гомосексуаль­ную ситуацию (с. 68). Хвост грифа представляет собой символ пениса. Однако как следует понимать тот факт, что мать⁸ наделена знаком принадлежности к мужскому полу? Ответ необходимо искать в детских сексуальных теориях, то есть в наделении всех человеческих существ фаллосом через проекцию на мужчин и на женщин собственного полового аппа­рата «молодого исследователя» {с. 71—72). Непосредственное восприятие разницы полов (при виде половых органов маленькой девочки) не вносит никаких изменений в убеждения ребенка. В скобках отметим, что в этом тексте Фрейд пока

¹ Недавние исследования искусствоведов придают совершенной иной смысл этому феномену незаконченности. * Фрейд стал говорить «материнская птица» после «египетской дискуссии», которую мы решили не обсуждать.

еще не говорит, что восприятие отвергается. Маленький мальчик тут же создает новую теорию: пенис должен вырасти впоследствии. Лишь гораздо позднее, став объектом страха кастрации, ребенок начинает полагать, что девочки подверг­лись кастрации, а это признак того, что угроза может действительно осуществиться. В скобках заметим, что здесь теория двух периодов страха кастрации очень близка к теории, которую Фрейд стал развивать в «Исчезновении эдипова ком­плекса», (1924 год). И тогда ребенок начинает презирать «несчастных созданий?) (с. 73).

Фрейд продолжает: «До того, как у ребенка возникает комплекс кастрации, во времена, когда женщина сохраняла для него полную эротическую значимость, его эротические инстинкты начинают проявляться в форме интенсивного визуаль­ного любопытства. <...> Эротическая привлекательность, вызванная личностью матери, достигнув апогея, вскоре пре­вращается в страстную привязанность к половым органам матери, которые, как он считает, представляют собой пенис». Знание об отсутствие пениса у женщины часто трансформируется в возрасте половой зрелости в отвращение, женоне­навистничество, стойкую гомосексуальность.

Впоследствии мы будем вынуждены подвергнуть критике теорию Фрейда о комплексе кастрации у мужчин. Однако уже сейчас вызывает удивление это «интенсивное визуальное любопытство» маленького мальчика к предполагаемым аналогичным половым органом его близких родственников. Не проистекает ли подобное любопытство скорее от «пред­восхищения» отличий? Как зарождается любопытство, где оно черпает энергию, если побуждение видеть и побуждение превосходить, которые лежат в его основе, имели своей целью «уже знакомое», то есть идентичное? Убежденность в ре­дупликации собственных половых органов у матери должна была, скорее, привести к «замораживанию» любопытства шолодого исследователя», которому, действительно, нечего открывать, поскольку он уже всё знает. Однако концепция, изложенная Фрейдом в «Леонардо», носит совершенно иной характер. Мы вновь возвращаемся к ней и она приводит нас к фетишизму: это установка «страстно желаемого» объекта, материнского пениса, «оставляющая неизгладимые следы в психической жизни ребенка, у которого стадия детского сексуального исследования достигает особой интенсивности. Фе­тишизм ступни и женской обуви, как представляется, воспринимает ступню лишь как символ "эрзаца" полового члена женщины, которого обожали в детстве и по которому теперь тоскуют. "Резчики кос" играют, сами того не ведя, роль лиц, совершающих акт кастрации женского органа» (с, 73—74).

Отныне мы имеем дело с гипотезой двойного происхождение «воспоминания» о грифе.

С одной стороны, хвост грифа, «бьющий» ребенка по губам, мог бы стать на фаллическом уровне новым представле­нием об изначальной связи с материнской грудью. С другой стороны, он мог проистекать из установки о материнском «пенисе» или, как бы мы охотно сказали сегодня, о первоначальном образе фаллической матери.

Тем не менее, как представляется, это двойственное происхождение не дает еще ключа к решению проблемы в це­лом. Действительно, Фрейд был поражен «активным» аспектом грифа в фантазме и пассивным аспектом губ по отноше­нию к сосанию. «Короткое размышление подводит нас к тому, что мы не должны ограничиваться решением проблемы хвоста грифа. Детский фантазм Леонардо скрывает в себе еще множество темных мест. Самое потрясающее заключает­ся в трансформировании сосания материнской груди в действие "быть кормимым грудью", то есть в пассивный акт, поро­ждающий ситуацию, которая носит откровенно гомосексуальный характер» (с. 77). Фрейд вновь даст на свой вопрос двойственный ответ: с одной стороны, ответ связан, как он сразу же и указывает, с гомосексуальностью и идентифика­цией активной матери, которую она порождает. Ребенок отталкивает свою любовь к матери и идентифицирует себя с ней: отказываясь иметь мать, он становится матерью, в соответствие с моделью, описанной позднее в «Коллективном психоанализе и анализе Я» (1921 год). Происходит регрессивная замена идентификации выбором объекта (с. 127—129 французского издания 1927 года). «Тогда он воспринимает свою собственную особу как идеал и выбирает новые объек­ты любви, похожие на него» (с. 79—80). Отныне он превращается в гомосексуала. Он будет любить молодых людей, «новых повторений его собственной детской личности» так же, как мать любила его в детстве. «Мы говорим тогда, что он выбирает объекты своей любви в соответствии с нарциссическим способом».

Говоря об извращении, а конкретнее о гомосексуальности, Фрейд ввел понятие нарциссизма, которое стала своего рода вставкой в форме примечания в «Трех очерках» (1905—1910 годы, примечание 13). Тем не менее, мы вспомнили о предвестниках появления этой «нарциссической» концепции извращения, когда говорили об «идеализации» фетиша.

Напомним, то в работе «Для того, чтобы ввести нарциссизм» (1914 год), Фрейд утверждает, что данный термин он за­имствовал у Накке (Nacke) (на самом деле у Хавелокка Эллиса) (Havelock Ellis) для того, чтобы обозначить извращение

4

10

Кроме того, он использовал понятие «гомосексуалы» для описания нарциссического поведения, чтобы подвести к необ­ходимости выделить нарциссизму место «в регулярном сексуальном развитии человеческого существа». В той же самой статье он говорит, что извращенцы и гомосексуалы выбирают свои объекты, следуя не модели собственной матери, а модели собственной персоны. Речь идет о типе выбора нарциссического объекта. «Именно в этом наблюдении необхо­димо искать и находить самый мощный мотив, который нас приводи к гипотезе о нарциссизме» (с. 93).

В сделанной в 1915 году вставке к примечанию 13 («Три очерка», 1905—1915 годы) Фрейд подчеркивает, что «выбор нарциссического объекта и эротическая важность, закрепленная за анальной зоной, похоже, представляют собой главные черты различных типов гомосексуальности». Итак, первый мотив «активного» характера грифа соотносится с идентификацией с матерью, заботящейся о ребенке. Гораздо позднее Рут Мак Брауншвейг (Ruth Mack Brunswick), в статье под названием «Преэдипова фаза чувственного развития» (1940 год), примечания к которой делал Фрейд, и окон­чательной вариант которой должен был содержать в себе его аннотации, настаивала, что образ фаллической матери частично присущ материнской деятельности. В своей статье «Женское половое поведение» (1931 год) Фрейд делает ак­цент на деятельности матери, тем не менее, не соотнося ее с первоначальным образом фаллической матери. Он даже допускает, что период кормления грудью, предполагающий пассивность младенца, должен предшествовать периоду со­сания, который побуждает младенца к активности: «Первые сексуальные или сексуально окрашенные опыты, которые ребенок проводит со своей матерью, обычно пассивны по природе. Его поят молоком, кормят, моют, одевают и направ­ляют во всех его действиях. Часть либидо ребенка остается зафиксированной на этих опытах и получает связанные с им наслаждения. Другая часть стремится превратить эти опыты в деятельность. Факт кормления материнской грудью сразу же заменяется активным сосанием этой груди» (См. «Фемининность», 1933 год, с. 151). В «Новых лекциях» Фрейд скажет: «Со всех точек зрения мать активна по отношению к ребенку, поэтому, когда вы говорите о кормлении, вы можете утверждать, что, либо она дает ребенку сосать, либо ребенок ее сосет».

Фрейд выдвигает в качестве условия нормальную потребность активного повторения опытов, пережитых пассивно, тс есть потребность идентифицировать себя с активной матерью. Совершенно особым образом эту потребность реали­зует маленькая девочка, играя с куклой. Она представляет мать, а кукла выступает как ребенок (с. 149). Здесь можно ус­мотреть связь идентификации гомосексуала с матерью, когда его сексуальные объекты встают на место, которое ранее он занимал подле матери. Да будет нам позволено оставить в стороне сверхдетерминированность значений игры в куклу (см. в частности, по данной проблеме интересные работы Юдит Кестенберг (Judith Kestenberg), опубликованные в сбор­нике «Родители и дети», 1975 год). Аналогия, проводимая нами здесь между ранней типично женской деятельностью, ко­торая, по мнению Фрейда, «правдоподобно свидетельствует о монопольной связи с матерью при полном пренебрежении объектом-отцом» (1931 год, с. 149)⁹, и природой гомосексуальной связи мальчика, подводит нас к тому, что мы должны поставить в центр загадки фантазма грифа влияние, которое оказало совращение матерью. Именно так и поступает Фрейд, когда наделяет вторым мотивом «активный» характер грифа, который «многократно  бил меня хвостом по гу­бам». Как объясняет Фрейд, связь между активной ролью матери и акцентом, сделанным на оральной зоне, позволяет вычленить из фантазма другое воспоминание: «Моя мать покрыла мой рот многочисленными страстными поцелуями» (с. 97). Это ведет прямиком к знаменитой «загадочной улыбке» Джоконды, «улыбке, неподвижно застывшей на вытянутых дугообразных губах, улыбке, ставшей характеристикой его манеры и отныне получившей название леонардовской». Кри­тики превратили «лицо прекрасной флорентийки в самое совершенное представление об антитезисах, которые управля­ют любовной жизнью женщины: сдержанность и стремление соблазнить, преданная нежность и алчная похотливость, рассматривающая мужчину как добычу, которую следует уничтожить» (с. 99). Леонардо сумел придать улыбке Джоконды двойной смысл: обещание безграничной нежности и грозное предзнаменование несчастья (по мнению Патера (Pater)). Художник по-прежнему оставался верен своим первым воспоминаниям, поскольку чрезмерная нежность матери стала для него фатальной. <,..> Буйство ласк, о котором свидетельствует его фантазм грифа, было слишком очевидным. Не­счастная брошенная мать должна была раствориться в материнской любви, в своих воспоминаниях об утраченной неж­ности и своей ностальгии по новым нежностям. Она чувствовала, что ее влечет желание не только компенсировать себе отсутствие супруга, но и компенсировать ребенку отсутствие отца, который ласкал бы его. И тогда, как и все неудовле-

'' Даже если в игре в куклу и можно выявить признаки эдиповой привязанности к отцу и желание иметь от него ребенка, важность выра­женной там связи с матерью не может быть переоценена. Эта связь найдет свое последующее воплощение в материнстве.

11

творенные матери, она поставила ребенка на место супруга и частично лишила его из-за его слишком рано созревшего эротизма мужских черт. Любовь матери к младенцу, которого она кормит и о котором заботится, есть нечто более глубо­кое, чем ее последующая привязанность ребенку, который начал взрослеть. Это любовная связь, которая заключает в себе полнейшее наслаждение и которая не только удовлетворяет все психические желания, но и утоляет все физические потребности. И если она представляет собой одну из форм счастья, доступного женщинам, то это в значительной степе­ни связано с возможностями, предоставляемыми отношениями между матерью и ребенком удовлетворять одновремен­но, без всяких упреков, старые, подавленные, желания, которых следовало бы охарактеризовать как извращение» (с. 109—110).

«Загадочной улыбке» Джоконды соответствует, как в отношениях тайного сообщничества, которые привязывают мать будущего извращенца к ее обожаемому маленькому мальчику, волнующий взгляд гермафродитных фигур, написанных кистью Леонардо (святой Иоанн, Вакх и другие). «Это прекрасные молодые люди, наделенные женским изяществом и женоподобными чертами. Они не опускают глаза, а прямо устремляют на нас таинственный победоносный взгляд, слов­но они познали величайший триумф счастья, о котором должны молчать» (с. 111).

Мы привели почти полностью строки, в которых Фрейд показывает нам истоки и последствия материнского совраще­ния для будущего извращенца, поскольку они представляются нам важными и весьма красноречивыми.

Материнское совращение представляется определяющим для полного понимания фантазма грифа, главным обра­зом, в тех последовательных толкованиях, которые дает ему Фрейд.

Если мы вернемся к идентификации с матерью в гомосексуальности, первому толкованию «активного» характера грифа, мы можем предположить, что материнское совращение спровоцировало слишком раннее пробуждение побужде­ний для сформировавшегося в недостаточной мере Я, что вынудило поменяться ролями, чтобы попытаться заставить другого пережить опыт, пережитый пассивно.

Эта нежная и неистовая суперстимуляция, которую необходимо всё время проживать, чтобы иметь возможность об­рести себя и отреагировать должными эмоциями, поскольку субъект испытывает от этого одновременно ностальгию и ненависть. Фрейд в полной мере осознает эту ненависть, связанную с любовью, когда описывает улыбку Джоконды как «полную нежности и алчной похотливости, рассматривающей мужчину как добычу, которую следует уничтожить». Мать идет на совращение, поскольку относится к ребенку как к добыче. Мы вправе задать себе вопрос, уж не предчувст­вие ли «катастрофических» для полового поведения маленького мальчика последствий материнского совращения побу­дило Фрейда упорно повторять ошибку, сделанную в переводе ( «nibbio»?) Гриф представляет собой преимущественно хищную птицу. Коршун — это также хищник, однако не такой крупный и менее опасный. Заметим в скобках, что, как нам часто доводилось наблюдать в нашей клинической практике и в повседневной жизни, именно ненависть побуждает субъ­екта лишать женщин пениса или того, что его символизирует. Подобная ситуация возникает очень часто, однако это вы­зывает гораздо меньше удивления, чем упорство, с каким большинство психоаналитиков отрицают ее¹⁰.

В то же самое время, и Фрейд это подчеркивает, совращение подобного рода связано с отсутствием отца: «У всех наших мужчин -гомосексуалов мы выявили в их самом раннем детстве период, впоследствии забытый субъектами, весь­ма стойкую эротическую привязанность к женщине, обычно к матери, привязанность, спровоцированную или обуслов­ленную чрезмерной нежностью самой матери, а затем подкрепленную исчезновением отца из жизни ребенка» (с. 78— 79). Фрейд делает вывод, что присутствие энергичного отца представляется необходимым для развития гетеросексуального выбора объекта. Семейное окружение будущего извращенца, при отсутствии отца, оказывает благотворное, по структуральным, по всей очевидности, причинам, воздействие, ибо фаллос должен найти свое место, на то, чтобы наделить мать фаллосом. Тем не менее, оно не проистекает из фантазма пенис-отца-удерживаемый-матерью, согласно концепции Кляйн (Klein), поскольку отец не занимает четкого места между матерью и ребенком, причем даже в фантазмах матери. (Сать)? не рассматривается как хранитель фаллоса отсутствующего отца. Фаллос — это часть ее самой, направляющей свои собственные побуждения на ребенка, а побуждения, которые ребенок проецирует на нее, рискуют, в таком случае, вернуться в его Я. Представление о связи между фаллической матерью и ее сыном могло бы быть заменено представлением о Троице, где Богоматерь заняла бы место Отца, а грудь-фаллос — место Святого

Духа (гриф вместо гопубя), в то время как младенец Иисус остался бы на месте Сына. Западная иконография, '" «Кастрация» женщины, связана с отсутствием роли матери как гасителя возбуждения, а также, вероятно, с отсутствием отца, который не сыграл своей роли преграды для инцеста.

12

то время как младенец Иисус остался бы на месте Сына. Западная иконография, находившаяся под сильным многовеко­вым влиянием образа младенца, которого кормит грудью Богоматерь, преподносит эту проблематику в сжатом виде.

Добавим, что отсутствие сексуального удовольствия у женщины в супружеских отношениях было постулировано Орейдом в «"Цивилизованной" сексуальной морали...» (1908 год), как лежащее в основе переноса на ребенка ее потреб­ности в любви. «... она пробуждает в нем преждевременное сексуальное развитие» (с. 44). В то же самое время, иден­тификация с матерью поддерживает иллюзию возможного существования вдвоем (мать и сын, гомосексуал и его парт­нер) при исключении отца. Изображение же Богоматери, сидящей на коленях у святой Анны с младенцем Иисусом на ру­ках, воспроизводит в меньшей, по нашему мнению, степени историю Леонардо и двух его матерей (с. 106—107), чем фантазм существования мира без мужчин (за исключением самого субьекта, идентифицированного с Христом, как об этом неоднократно говорил Фрейд).

Один из наших пациентов, Жан-Жак, о котором нам еще выпадет возможность рассказать, был извращенцем, фети­шистом, гомосексуалом и садо-мазохистом. Он женился на женщине, рожденной матерью-одиночкой. Он был очарован отношениями, которые сложились между этими двумя женщинами. У него непроизвольно появилось интерес к своему давнему желанию быть ребенком женщины без мужчины. По время сеансов он неоднократно видел сны, в которых нахо­дился в присутствии психоаналитика, дочери и внучки от нее. Таким образом, реализовывался фантазм «многодетных» кукол. Каковыми бы не были ненависть и презрение, афишируемые некоторыми извращенцами, на определенном уровне в них существует фантазм исключительно женского мира, что может, на первый взгляд, выглядеть парадоксальным, по-скольку речь идет о гомосексуалах-мужчинах.

Внимательно изучая толкования Фрейда фантазма грифа, мы сталкиваемся с концепцией, согласно которой ребенок должен наделять все человеческие существа мужским половым органом, чтобы тем самым предохранить себя от страха кастрации. Нам представляется, что на деле речь вновь идет о совращении, которое наделяет мать пенисом, а не о комплексе кастрации. Как мы уже говорили в 1965 году в (неопубликованной) лекции «Первоначальный образ фалличе­ской матери», слишком раннее пробуждение побуждений вследствие агрессивного поощрения внешнего или внутрен­него (например, болезнь) происхождения или вследствие совращения совершает вторжение в ребенка и лежит в осно­ве представления матери с пенисом". Как нам представляется, наделение матери пенисом должно быть разграничено с созданием фетиша, в то время как в «Леонардо» эти два феномена оба исходят из комплекса кастрации, а их значение постулируется как аналогичное.

Что касается «жажды знаний» Леонардо, она, как нам представляется, должна быть увязана с проблемой первона­чальной сцены у извращенца. Джойс МакДугалл (Joyce McDougall) в «Первоначальной сцене и извращенном сценарии» (1972 год) помещает в центр извращения невозможность для извращенца признать, что влечение отца к матери и влече­ние матери к отцу порождаются разницей полов, то есть отсутствием пениса у матери. Таким образом, акцент смещается от необходимости наделять мать пенисом для того, чтобы избежать страха кастрации, к необходимости избежать при­знать роль отца в первоначальной сцене. Мы полностью разделяем данную концепцию. Автор приводит в качестве при­мера сон пациента, который был фетишистом и садо-мазохистом. Этот сон непосредственно связан с торможением по­буждения знать:

«"Я лежал рядом с обнаженной женщиной и мне приказали смотреть на ее голые ноги, которые она широко расстави­ла. Я внимательно рассматривал их некоторое время, но не мог найти то, о чем был намерен утверждать. Мне показа­лось, что в этом заключена логическая проблема. В конце концов, я сказал, что никогда не найду точного ответа, по­скольку не был силен в математике". Пациент провел ассоциацию со своим смятением, которое его охватило, когда он, будучи подростком, поцеловал девушку» (с. 54). Разве нельзя предположить, что страстное изучение Леонардо направ­лено не только и не столько на разгадку тайны первоначальной сцены (сексуального влечения родителей), но также и главным образом на то, чтобы заменить половой орган отца «механизмами» собственного создания? Разве «побуждение знать» Леонардо не отмечено одновременно желанием не знать и подменить сексуальную правду ложным знанием'?

" Если мы не ошибаемся, Мишель Фен (Michel Fain) будто бы высказал в одной из бесед предположение, что пенис, приписываемый матери, представляет собой защиту против глобального подчинения возбуждению. В подобном случае, пенис должен образовываться по образу и подобию локального объекта фобии и, следовательно, предоставлять возможность избавиться от него (мы бы сказали воз­можность кастрации).

13

Это могло бы объяснить, по меньшей мере частично, двусмысленность преследуемой цели, которая «задушила» (с. 12) творческую деятельность. Подобная двусмысленность {искать для того, чтобы найти не истину, а ее иллюзорный субсти­тут) наносит вред художественному процессу. «Картина предстает перед нами в основном как проблема, которую необ­ходимо решить, а вслед за этой проблемой возникают и многие другие» (с, 29). В дальнейшем мы вернемся к проблеме творчества у извращенцев.

После того, как мы сделали обзор работ Фрейда о фетишизме, написанных до выхода его статьи в 1927 году, мы столкнулись с двумя теориями фетишизма, поскольку ранние тексты предполагают соединение побуждений, которые представляют собой следствие анальной стадии, и идеализации при частичном подавлении (акцент, сделанный на анальной стадии, непосредственно связан с гипотезами Фрейда, выдвинутыми им в письмах к Флиссу (Fliess), которые мы цитировали в начале главы). В «Леонардо» не упоминается более об анальной стадии. Там проблема концентрирует­ся на комплексе кастрации. Несмотря на то, что Фрейд ввел нарциссизм и совращение в свое исследование гомосексу­альности, он не связал эти новые данные с элементами, которые были установлены ранее и которые касались фетишиз­ма.

Тем не менее, вставка, сделанная в 1915 году к примечанию 13 «Трех очерков», устанавливает связь между анальной стадией и нарциссизмом, которые рассматриваются как определяющие факторы в мужской гомосексуальности Это на­поминает то обстоятельство, что ранее корпофилия и идеализация считались главными в фетишизме. Можно отметить, что термин «неприятие действительности» (или, скорее «дезавуирование», иной перевод немецкого слова Verleugnung») впервые появляется в «Леонардо» (с. 111). Данный термин применяется к «несчастной любовной жизни» Леонардо — это неприятие действительности, которая могла бы быть реализована через создание фигур, в которых слились мужское и женское существо, через осуществление «желаний ребенка, в былое время очарованного матерью». Искусство с большой буквы могло бы позволить Леонардо увековечить свою связь с матерью и, таким образом, уничто­жить разрыв со своим первичным объектом и со своим эдиповым объектом.

Статья «Фетишизм» (1927 год) подвела Фрейда к тому, что он выделил два механизма, связанные с созданием фе­тиша Эти механизмы отличаются от собственно невротических защитных механизмов, которые направлены на то, чтобы отделять психические группы от остального потока психической жизни субъекта, механизмов, подавление которых обра­зует модель. Сохранение или вытеснение в бессознательное — область этих изолированных психических групп, обра­зуемых представлениями, связанными с побуждениями — происходит без искажения Я. Что касается аффекта, то он по­давляется, преобразуется (истерия), отделяется от представления, смещается, образуя «мнимую связь» с другим пред­ставлением (навязчивый невроз), или освобождается в форме тревоги. Фрейд предполагает (впервые в «Манускрипте К», 1 января 1896—1950 годы), что бред связан с искажением или деформацией Я (с. 136). Эту идею он снова выразил в «Новых заметках о защитных психоневрозах» (1896 год, с. 81). В работе «Защитные психоневрозы» (1894 год) Фрейд уже противопоставлял невратические механизмы механизмам психотическим. При психозе «Я отбрасывает невыносимое представление одновременно со своим аффектом и ведет себя так, словно представление никогда не достигало Я». «Однако в тот самый момент, когда это осуществляется, человека впадает в психоза (с. 12). «Я вырывается из не­совместимого представления, однако оно неотъемлемо связано с фрагментом действительности. Таким образом, Я, вы­полнив данное действие, также частично или полностью отрывается от действительности»¹² (с. 13).

Надо отметить, что примеры, которые приводит Фрейд в качестве того, что может рассматриваться как предвосхище­ние механизма неприятия действительности, связаны с отвержением представлений, имеющих отношение к потери объ­екта брошенная невеста, ожидая своего жениха, на протяжении многих лет надевала самые лучшие наряды; мать, неус­танно качающая после смерти ребенка деревянную колыбельку. В «Человеке-Волке» (1918 год) неприятие действитель­ности и раздвоение, не будучи названными, тем не менее, описаны и соотнесены с комплексом кастрации: «В конце в нем существовали бок о бок два противоположных течения. Первое испытывало чувство омерзения к кастрации, в то время как второе было готово допустить ее и утешиться фемининностью как субститутом. Третье течение, самое старое

¹¹ Мы должны констатировать, что. хотя в тот период Фрейд прежде всего заботился о том, чтобы классифицировать психические недуги как отдельную группу, то есть а группу за­щитных психоневрозов, для тога, чтобы противопоставить их действительным неврозам, тем не менее, он -читал, что сумел установить окончательную разнмцу между психозом и неврозом Например, в статье 1894 года он говорит о «защитном психозе», который отличает от невроза «довольно часто защитный психоз эпизодически прерывает течение истери­ческого неврозав (с  13—14)  Однако это различие постепенно исчезает в «Трех очерках», но затем вновь отчетливо появляется

14

и самое глубинное, которое просто-напросто отвергало кастрацию и в котором пока еще не ставился вопрос о ее реаль­ности, было, вне всякого сомнения, способным к реактивированию» (с. 389).

Мы знаем, что Человек-Волк, действительно, обладал психотической структурой. Мы выдвинули гипотезу, согласно которой он в детстве предпринял слабую попытку найти извращенное решение, попытку, которую он вновь повторил во взрослой жизни, как об этом должно свидетельствовать предложение, сделанное им Фрейду во время первого сеанса, вступить с ним в сексуальную анальную связь и испражниться ему на голову! Хотя подобное выставление напоказ своей извращенности, сразу же «преобразующееся» в перенос, незамедлительная интенсивность которого сама по себе вызы­вает беспокойство, позволяет предугадать скрытый психоз.

Хотя мы привыкли рассматривать «Человека-Волка» как первое произведение, где неприятие действительности со­отнесено с комплексом кастрации, можно заметить, что на деле его четкий прообраз находится в статье «Детские сексу­альные теории» (1908 год). У маленького мальчика, увидевшего половые органы младшей сестры, уже существовал «до­вольно сильное предрасположение неправильно истолковать восприятие» (с. 19). Из дальнейшего изложения становится ясно, что неприятие действительности относится не к самому восприятию, а к его значению. В 1923 году в описании, при­веденном в «Детской половой организации», термин «неприятие действительности» возникает в связи с видением жен­ских половых органов. Речь идет, несомненно, о неприятии восприятия: «Они отрицают это отсутствие и вопреки всему верят, что видели член» (с. 115)- В «Экономической проблеме мазохизма» (1924 год) кастрация вновь соотнесена с не­приятием действительности: «Стадия фаллической организации вводит в содержание мазохистских фантазмов кастра­цию, хотя впоследствии она превратится в объект неприятия действительности» (с. 292). В последующей работе, кото­рую мы приводим здесь ради целостности изложения, «Некоторые психические последствия анатомической разницы ме­жду полами» (1925 год), Фрейд вновь возвращается к неприятию женской «кастрации», приписывая ее на сей раз обоим полам. Маленький мальчик, глядя на половые органь; маленькой девочки, «ничего не видит или же смягчает свое вос­приятие неприятием действительности». «Совсем иначе дело обстоит с маленькой девочкой. Она сразу же составила понятие и приняла решение. Она это видела, знает, то у нее этого нет и хочет иметь это». В скобках заметим, что здесь Фрейд сделал примечание, что его идея, ранее высказанная в «Детских сексуальных теориях», согласно которой дети интересуются не разницей полов, а проблемой происхождения детей, относится не к девочкам, а только в определенных случаях к мальчикам. Описывая комплекс маскулинности девочки, который побеждает ее надеяться на обладание пени­сом, он продолжает: «Либо это процесс, который мне хотелось бы описать как неприятие действительности, который выходит на сцену. Он не кажется редким или опасным для психической жизни ребенка, однако у взрослых он вызывает психоз. Маленькая девочка отказывается соглашаться с фактом своей кастрации. Она упорствует в своем убеждении, что обладает пенисом и впоследствии вынуждена вести себя так, словно она мужчина» (с. 127).

Статья «Невроз и психоз» (1924 год), в которой Фрейд применил свою новую структуральную теорию психического аппарат (вторая топика) к сравнительному исследованию неврозом и психозов, заканчивается, с одной стороны, прямы­ми намеками на раздвоение и, с другой стороны, на неприятие действительности: «у Я появится возможность избежать разрыва с той или иной стороны, исказив себя самому, согласившись поступиться своей целостностью, вероятно даже растрескавшись или распавшись на куски. Таким образом, непоследовательность, сумасбродство и помешательство лю­дей будут, вероятно, рассматриваться под тем же углом, что и их сексуальные извращения, утверждения которых надеж­но избавляет их от подавления. В заключение, зададим себе вопрос, каков может быть механизм, аналогичный подавле­нию, благодаря которому Я отделяется от внешнего мира. По моему мнению, на этот вопрос нельзя ответить, не проведя новых исследований. Однако такой механизм должен, по всей видимости, состоять, как и подавление, в том, что Я выво­дит привязанность вовне» (с. 286). Нам представляется, если мы правильно поняли мысль Фрейда, что в этой работе из­вращение воспринимается им как «частичное помешательство», ограниченное областью Я, причем раздвоение позволя­ет оставшемуся Я поддерживать связь с действительностью. Мы очень далеки от того, чтобы уподоблять извращение психическому здоровью!

«Потеря действительности при неврозах и при психозах» (1924 год) возвращает нас к неприятию действительности как имеющее отношение к потере объекта. Разбирая случай Элизабет фон Р., приведенный в «Исследование истерии» (1895 год), Фрейд напоминает, что истерические боли молодой девушки были вызваны подавлением (и последующим возвращением подавленного) мысли, которая пришла ей в голову, когда ее сестра лежала на смертным одре: «Теперь

15

твой зять свободен, ты можешь выйти за него замуж». Как утверждает Фрейд, «психотическая реакция должна была бы не признать факт смерти сестры» (с. 300).

В той же работе Фрейд дальше пишет: «Итак, неврозы и психозы представляют собой, как первые, так и вторые, вы­ражение бунта Оно (Это) против внешнего мира «...>; невроз не отрицает действительности. Он просто хочет не знать о ней ничего. Психоз же отрицает действительность и стремится ее заменить».

«Фетишизм» (1927 год) прекрасно соответствует попытке Фрейда дифференцировать связь с действительностью при психозе при сравнении с неврозом, установить один или несколько механизмов, которые служили бы при психозе тем же, что подавление служит при неврозе. Мы могли видеть, что в том, что касается неприятия действительности, оно при­меняется то к неприятию потери объекта, которая замещается бредовым построением (это случай галлюцинационного смешения), то оно охватывает более широкие, чем действительность, грани («Потеря действительности при неврозах и психозах». 1924 год), причем продолжает прослеживаться связь с развитием теории психозов, изложенной в работах «Для того, чтобы ввести нарциссизм» (1914 год) и «Парапсихологическое добавление к теории сна» (1917 год). Во всех случаях удовлетворительные галлюцинации не просто занимают место не признаваемого невыносимого представления. Психотическая регрессия и попытка восстановления влекут за собой еще более глобальную потерю действительности, независимо от фактора, вызвавшего болезнь.

Впрочем, как мы видели, когда речь шла о психической деятельности ребенка мужского пола в фаллической фазе. Фрейд выделяет кажущийся нормальным механизм неприятия действительности, во всяком случае, очень распро-граненный Он относится к восприятию женских половых органов, то есть к отсутствию пениса. Как дополнительный фактор, девочка могла бы отрицать отсутствие у нее самой пениса. Следует отметить, что на данной стадии своего творчества Фрейд точно соединил комплекс кастрации с фаллической фазой и эдиповым комплексом, а также с призна­нием его роли в разрушении эдипова комплекса и образовании его наследника, сверх-Я («Я и Оно (Это)», 1923 год; «Ис­чезновение эдипова комплекса», 1924 год; «Несколько психических последствий анатомической разницы между полами», 1925 год).

Одна из проблем, которую перед нами ставит текст 1917 года, заключается в том, чтобы выяснить, может ли и должно ли неприятие действительности в том виде, в каком оно проявляется в психозе, сочетаться с неприятием отсутствия пе­ниса у женщины, которое мы не будем называть «неприятием разницы полое», поскольку нам представляется, что это могло бы привести к уклонению от установления того, что действительно (а мы придаем этому наречию колоссальное значение) является разницей между полами. Называя разницей между полами только лишь отсутствие пениса у женщи­ны, мы неминуемо заняли бы позицию извращенца, позицию неприятия влагалища, о которой мы еще поговорим.

Очень скоро Фрейд заявил, что из-за опасения разочаровать своих читателей монотонностью психоаналитических толкований, он был вынужден утверждать, что фетиш представляет собой субститут пениса. Однако далеко не всякого пениса: речь шла исключительно о пенисе матери, от которого ребенок не мог отказаться. «Ребенок, — говорит Фрейд, — отказался знакомиться с действительностью своего восприятия: женщина не обладает пенисом». Действительно — и Фрейд вновь повторяет ранее сформулированные гипотезы, которых мы уже разбирали, — если существуют кастриро­ванные существа, то есть женщины, значит кастрация возможна; угроза может быть приведена в исполнение; собствен­ный пенис ребенка находится в опасности; а «это именно то, против чего восстает данная часть нарциссизма, которым предусмотрительная Природа наделила этот орган». Мы не без удивления читаем, как Фрейд описывает защитный про­цесс, к которому прибегает ребенок: «Самая старая деталь нашей терминологии, слово "подавление", уже относится к этому патологическому процессу. Если мы хотим более четко отделить в нем судьбу представления от судьбы аффекта и зарезервировать выражение "подавление" за аффектом, было бы справедливо, говоря о судьбе представления, упот­реблять на немецком языке слово "Verleugnung" (неприятие действительности)» (с. 134). Действительно, мы знаем, что все труды Фрейда о подавлении и, в частности, парапсихологическая работа ему посвященная (1915 год), определяют совершенно различную, ни в чем не схожую, судьбу двум представлениям о побуждении: подавляется только пред­ставление, в то время как аффект никогда не может стать бессознательным. Как мы уже напоминали, он может подав­ляться, преобразовываться, смещаться или освобождаться в форме тревоги. Именно представление (понимаемое как воздействие вмешательства памяти) будет, вероятно, подвергаться неприятию. Как нам представляется, следует особо подчеркнуть тот факт, что аффект и представление меняются местами. Возможно, это поможет нам в дальнейшем выра-

I6

ботать подход, чтобы уточнить проблему неприятия действительности. Так или иначе, но именно это обстоятельство по­казывает нам, какие трудности испытывал Фрейд, пытаясь решить возникшую задачу. Фрейд уточнял, что на самом деле восприятие остается «и что было предпринято весьма энергичное действие, чтобы упорствовать в своем неприятии» (с. 134) Ребенок одновременно сохранил и утратил свою веру в материнский фаллос. Отныне пенис матери перестал быть таким, каким он был прежде. «Нечто другое заняло его место, было обозначено, если можно так выразиться, как его суб­ститут, и превратилось в наследника интереса, который проявлялся к нему прежде. Однако этот интерес необычайно возрос, поскольку страх кастрации воздвиг себе памятник, создав этот самый субститут» (с, 135). Вполне понятно, что фетиш сам по себе служит для того, чтобы подавлять и не желать учитывать, должны ли мы сказать вслед за Фрейдом, «аффект»?, связанный с восприятием женских половых органов. Фетиш, следовательно, вбирает в себя одновременно неприятие кастрации и страх кастрации. «Он продолжает оставаться знаком триумфа над угрозой кастрации и защитой от нее» (с. 135). Он также позволяет фетишисту не превратиться в гомосексуала. В скобках заметим, что подобное ут­верждение неточно с клинической точки зрения, а теория фетишизма должна предоставлять возможность отдавать отчет в одновременном присутствии у того же самого субъекта фетишистской и гомосексуальной деятельности, поскольку фе­тиш, в определенных случаях связан с самим гомосексуальным поведением.

Фетиш, субститут отсутствующего у женщины фаллоса, не всегда является символом пениса. Как и при травматиче­ской амнезии, память останавливается на пол дороге. Последнее, перед травматическим, впечатление удерживается как фетиш¹³. Ступня или обувь, излюбленные фетиши, проистекают из того факта, что половой орган наблюдался «снизу» мы очень далеки от корпофильной теории). Мех и атлас представляют собой фиксацию на волосах лобка, «которые должны были бы продолжаться горячо желаемым женским органом». Нижнее белье выкристаллизовывает момент раз­девания, при котором женщину можно было бы себе представить фаллической..,

Фрейд возвращается к этой теме в двух статьях, написанных в 1924 году: «Невроз и психоз» и «Потеря действитель­ности при неврозах и при психозах». Он полагал, что продвинулся слишком далеко, предположив, что при неврозах Я, стоящее на службе действительности, подавляет фрагменты Оно (Это), в то время как при психозах Я позволяет Оно (Это) увлечь за собой и отделяется от фрагмента действительности. И в самом деле, два молодых человека потеряли в детстве отца, но не признавали эту смерть¹"⁵. Однако никто из них не стал страдать психозами. Здесь сработал механизм неприятия Я. примененный к фрагменту действительности, совсем как у фетишиста, столкнувшегося «с неприятной дей­ствительностью женской кастрации» (с, 136). В скобках заметим, что Фрейд говорит о действительности женской кастра­ции как о факте, а не как о фантазме. Как нам представляется, именно здесь впервые Фрейд четко противопоставил раз­двоение неприятию: «Есть только один отрезок их психической жизни, который не признает эту смерть. Другой отрезок вполне отдает о ней отчет. Тот, что основан на желании, и тот, что основан на действительности, сосуществуют» (с. 137). Речь идет о раздвоении двух психических установок, раздвоение, которое разламывает Я. Однако в той мере, в какой продолжает существовать часть Я, соединенная с действительностью, это раздвоение избавляет субъекта от психоза. «Таким образом, я могу упорствовать в своем предположении, что при психозах один из двух отрезков, а именно отрезок, основанный на действительности, и вправду исчезает» (с. 137).

Точно такая же взаимосвязь раздвоения и неприятия существует и у фетишиста. Фетиш одновременно утверждает и не приемлет кастрацию женщины. Это двойственное отношение проявляется в том, как фетишист относится к своему фетишу: он его и боготворит, и кастрирует. В скобках заметим, что в первом случае мы имеем дело с пережитками идеа­лизации, на которой первоначально настаивал Фрейд.

Статья «Фетишизм», несмотря на все ее неточности, содержит в себе первое описание раздвоения Я, механизма, ко­торый на деле включает в себя неприятие действительности. Подобное сочетание двух механизмов отныне станет неотъемлемой составной частью теории извращений.

" Этот отрывок недостаточно верно переведен на французский язык. Во французском тексте говорится: «Последнее впечатление бес­покоящегося, травмированного, в некотором роде будет восприниматься как фетиш» Английский перевод гласит: «The last impression before the uncanny and traumatic one...», что соответствует немецкому тексту: «Vor dem unheimlichen, traumatischen...». " Здесь французский перевод соответствует немецкому оригиналу, который сам по себе двусмысленный: «И тот, и другой не ознакоми­лись со смертью отца». Можно подумать, что эта информация шла извне и была им недоступна. Английский текст воспроизводит точный смысл фразы, принимая во внимание контекст.

17

Невозможно переоценить важность открытия подобной защиты в качестве внутрисистемного механизма, затраги­вающего тот же самый компонент структуры личности, Я. Выражение «раздвоение сознания», примененное Фрейдом к истерии в работе «Защитные психоневрозы» (1894 год), связано с существованием психической связи, отделенной от поля сознания последствиями подавления. Использование выражения «раздвоение сознания» Фрейдом влечет за собой понятие «бессознательного). Причем,  вопреки Жане (Janet), который усматривает здесь недостаток психологического синтеза, Фрейд не отбросит идею внутрисистемного раздвоения, хотя и не будет больше пользоваться этим термином. Тем не менее, он вернется к нему в произведении «Краткое изложение психоанализа» (1938—1940 годы), Новое, хотя и предвосхищенное а текстах, которые мы цитировали, заключается здесь в том, что «сосуществование внутри Я двух психических установок по отношению к внешней действительности как таковой создало препятствия для потреб­ности в побуждении: первая установка принимает во внимание действительность; вторая установка не приемлет эту самую действительность и подменяет ее выработкой желания. Эти две установки существуют бок о бок, не оказывая друг на друга взаимного влияния». Это определение мы взяли из «Словаря психоанализа» Ж. Лапланша (J. Laplanche) и Ж.-Б.Понтали (J.-B. Pontalis), 1967 год, страница 67. Подобное признание возможного раскола внутри Я, ко­торое приводит к тому, что часть Я функционирует психотическим образом, вместе с тем позволяя Я оставаться в кон­такте с действительностью, открывает широкие перспективы, связанные с психическим функционированием в целом и возможным существованием психотического сектора у невротико-нормальной личности. Хотя теория Кляйн предполага­ет, что невроз представляет собой относительно удовлетворительный способ «управлять» психотическими центрами, всегда присутствующими в человеческой психике, сделанное Фрейдом описание раздвоения Я в данном случае на деле сближает сторонников Фрейда и сторонников Кляйн, пусть даже большинство сторонников Фрейда, похоже, не спешат разделять эту точку зрения.

Тем не менее, в труде «Законченный психоанализ и нескончаемый психоанализ» (1937 год) Фрейд пишет об «искаже­нии Я»¹⁵: «Мы пока еще не говорили о третьем факторе, факторе искажения Я. Когда мы начинаем пристально его рас­сматривать, мы тут же понимаем, что он вызывает много вопросов, влечет за собой много ответов и всё то, что мы в со­стоянии о нем сказать, представляется весьма неудовлетворительным. Это первое впечатление лишь только крепнет в дальнейшем. Известно, что в психоаналитической ситуации мы устанавливаем отношения с Я субъекта для того, чтобы просить пощады у необузданных элементов его Оно (Это), иначе говоря, интегрировать их в синтез Я- В случае психоти­ков, эта синкретическая работа может привести лишь к поражению, что позволяет нам сделать первый вывод, а именно утверждать, что Я, с которым мы в состоянии заключить подобную сделку, должно всегда быть нормальным Я. Однако это нормальное Я, равно как и само нормальное состояние, есть всего-навсего идеальная фикция, в то время как ненор­мальное Я, то, что не готово к нашим намерениям, к сожалению, таковым не является, Всякий нормальный индивидуум лишь относительно нормален; его Я, с топ или иной стороны, приближается в большей или меньшей степени к Я пси­хотика» (с. 21).

Итак, мы видим, что вновь появилось понятие «искажение Я», первые черты которого были обрисованы в 1896 году в связи с бредовыми состояниями. Дли того, чтобы без помех внедриться в сознание, бредовые идеи, будучи не в состоя­нии подвергаться изменениям по определению, заставляют Я адаптироваться к ним, что влечет за собой его искажение («Новые заметки о защитных психоневрозах», 1896 год). В работе «Подавление, симптом, тревога» (1926 год), а также в не вошедшем во французский перевод предложении «новой конференции» под названием «Тревога и инстинктивная жизнь» (1933 год), но, главным образом, в самом тексте «Законченного психоанализа и нескончаемого психоанализа» Фрейд расширил понятие «искажения Я», связав его с последствиями отказа от деятельности, то есть напрямую с невро­тическими механизмами. Тем не менее, это искажение Я, которое делает его неспособным осуществлять свою синте­тическую работу, самым очевидным образом проявляется, по преимуществу, в раздвоении Я. Эта синтетическая рабо­та Я особенно хорошо описана в «Вопросе светского психоанализа» («Психоанализ и медицина», 1926 год): «"Я" пред­ставляет собой организацию, которая отличается удивительной тенденцией к единству, к синтезу. Этих черт недостает "Оно (Это)", которое, если можно так выразиться, ( непос ... чается)? от Оно (Это) тенденцией синтезировать свое содержа-

" Правда, во французском переводе, верному немецкому оригиналу, говорится об «изменениях Я». Стречей (Strachey). переводивший на английский язык (1964 год), гораздо больше заботился о том, чтобы передать дух термина и употребил выражение «alterations of the ego» (с. 204—234, S. E., 23), На немецком это звучит как «IchverSnderung» (с. 79, G. W., 16).

18

ние. подводить итоги своим психическим процессам и упорядочивать их» (с. 102). Эта способность к синтезу соотносится с учреждением принципа действительности, вторичных процессов и состояния, связанного с энергией. Впрочем, весьма любопытен тот факт, что в «Законченном психоанализе и нескончаемом психоанализе» Фрейд явно не упоминает о ме­ханизме раздвоения Я, в то время как рассуждает об искажении Я, которые могут приблизить даже нормальное Я к пси­хотическому Я. Он пишет следующее: «Когда восприятие действительности вызывает определенное неудовольствие, это восприятие, которое представляет собой ничто иное, как истину, будет принесено в жертву» (с. 23). Однако, на самом деле, в данном контексте речь идет не о неприятии действительности внешнего восприятия, а о неприятии внутрен­него восприятия. Реальность же, о которой говорится, это — психическая реальность, к которой Я будет применять меха­низм защиты, свойственный неврозу, растрачивая, таким образом, на протяжении всей своей жизни напрасную энергию, поскольку его развитие сделало анахроническими первоначальные меры, ставшие «инфантилизмами» (с. 24). Мы, веро­ятно, можем пойти на определенный и выдвинуть гипотезу, согласно которой Фрейд возобновил через одиннадцать лет после написания статьи «Фетишизм» (1927 год), но только через один год после создания «Законченного психоанализа и нескончаемого психоанализа» изучение раздвоения Я. недостающей части, если можно так выразиться, этой работы из-за сознательной или бессознательной связи с проблемой защиты и ее отношений с искажением Я. Действительно, в пе­риод между «Законченным психоанализом и нескончаемым психоанализом» и «Раздвоением Я в защитном процессе» (1938—1940 годы)¹⁶ он написал лишь статью о «Построениях в психоанализе» (1937 год), которая, впрочем, заканчивает­ся размышлениями о бреде. В скобках отметим, что в то же самое время он заканчивал последнее эссе о «Моисее».

Фрейд начинает свою статью часто цитируемой фразой: «Я в настоящее время нахожусь в весьма интересном поло­жении, не зная о том, будет ли вклад, который я собираюсь внести, рассматриваться как давно известный и само собой разумеющийся или как совершенно новый и странный, на что у меня есть больше оснований надеяться». Фрейд, как представляется, говорит здесь об ощущении «дежа вю» и одновременно об ощущении странности. Нам известно, что «Беспокоящая странность» (1919 год) — это «тот тип страшного, который имеет отношение к давно известным и привыч­ным вещам». В то же время, «то, что ново, легко становится страшным и странно беспокоящим» (с. 165). Вне всякого со­мнения, раздвоение Я, как мы видели, было описано в 1927 году как явление, связанное, главным образом, с фетишиз­мом. Однако затем Фрейд отвернулся от этого механизма. И даже создалось впечатление, что он «забыл» о нем, когда описывал искажения Я в 1937 году. Каковы бы ни были причины подобного забвения, фраза, открывающая эту работу о «Ich-Spaltung» очень точно напоминает о чувствах, которые способно пробудить существование данного механизма у то­го, кто видит, как он действует у другого. Впрочем, в «Беспокоящей странности» тема «двойника» трактуется в соответст­вии с расстройствами чувства Я и распадения Я (с. 185) (по-немецки «Ich-Teilung» — Я в качестве компонента структуры личности еще не выделено; речь идет, таким образом, скорее о разделении личности). Итак, мы полагаем, что нечто «зловещее», которое сопровождает растрескивание Я, сразу же было введено в текст.

Фрейд вскоре посвятил себя «изучению вполне определенного случая». Поскольку нам представляется здесь важным каждое слово, мы решили привести эту цитату: « Предположим, что Я ребенка, находящееся на службе мощного побуди­тельного требования, которое он имеет обыкновение удовлетворять, было резко напугано вследствие опыта, который дал ему понять, что, если он будет упорно продолжать удовлетворять его, то неминуемо возникнет реальная, невыноси­мая опасность. Следовательно, он должен принять решение и либо признать реальную опасность и, смирившись, отка­заться удовлетворять побуждение, либо опровергнуть действительность, уверив себя в том, то не существует никаких оснований бояться, чтобы получить возможность сохранить привычку удовлетворения. Таким образом, возникает кон­фликт между требованием побуждения и действительностью, которая противится этому. Однако ребенок не делает ни того, ни другого. Вернее, он делает одновременно и то, и другое, что приводит его к исходной точке. На конфликт он от­вечает двумя антагонистическими реакциями, причем они обе приемлемы и эффективны. С одной стороны, он отталки­вает действительность с помощью определенных механизмов и не позволяет себе ничего запрещать. С другой стороны, в том же порыве, он признает опасность, которую таит в себе действительность, вновь проникается страхом как патоло­гическим симптомом и впоследствии старается найти от него защиту. Необходимо признать, что это виртуозное решение

''' Мы заметили, что данная идея схожа с идей Джеймса Стречей (Strachey). которую он выразил в своем предисловии как издателя (1964 год, с. 274) к статье «Раздвоение». По его мнению, эта работа должна была появиться благодаря интересу Фрейда к проблемам искажения Я, о которой, в частности, говориться в «Законченном психоанализе и нескончаемом психоанализе»

19

трудностей. Обе спорящие стороны получили свою долю. Побуждение получило право на удовлетворение, а действи- тельности было отдано надлежащее ей почтение. Однако каждому известно, что бескорыстной бывает только смерть.|

Здесь же успех оказался достигнутым ценой разрыва в Я, который больше никогда не зарубцуется, а только, вероятно будет со временем увеличиваться. Обе реакции, хотя и противоположные, на конфликт продолжат свое существование как центральный пункт раздвоения в Я. В совокупности процесс представляется нам своеобразным, поскольку синтез процесса Я, похоже, происходит самостоятельно. Однако мы очевидно заблуждаемся. Эта чрезвычайно важная синте- тическая функция Я обладает особыми условиями и подвержена всякого рода проблемам»   .

Пример, который приводит здесь Фрейд, взят из его предыдущих клинических описаний. Таков, например, Человек

волк, ребенок, который в возрасте трех—четырех лет был соблазнен старшей девочкой. Впоследствии воспоминание о

сексуальном возбуждении привело его к тому, что он начал мастурбировать. Застигнутый врасплох гувернанткой, он

чувствовал, что над ним нависла угроза кастрации, кастрации, исполнителем которой, как обычно, должен был стать

отец. Угроза кастрации сама по себе не могла произвести огромного впечатления. Не говоря уже о впервые увиденных

половых органов девочки. Ребенок будет думать, что отсутствующий пенис вскоре вырастит. Страх порождается сочетанием двух факторов — угрозы и восприятия. Угроза вскоре пробудит воспоминание о восприятии. Мальчик полагает,  что понял, почему половым органам девочки недостает пениса, и не хочет более подвергать сомнению действительное опасности кастрации. Как правило, мальчик уступает перед угрозой и отказывается от мастурбации для того, чтобы спасти свой пенис. Однако пациент поступил иначе: он создал субститут пениса женщины, фетиш. «Поступив таким образом, у него, правда, возникло неприятие действительности, однако он спас свой пенис и, при этом, не отказался от удовлетворения побуждения. Подобное поведение нашего пациента позволяет нам говорить, что как следствие  возникло бегство от действительности, процесс, который мы предпочтительно связываем с психозами. Действительно, он не слишком от него отличается» 18  , Тем не менее, ребенок не противоречил своему восприятию и галлюцинировал пенис. В скобках заметим, что, как можно предположить, это могло бы иметь место в психотических процессах. Он просто напросто произвел перемещение ценностей, перенеся свой интерес к пенису на другую часть тела женщины. Подобная же операция обошла стороной его собственный пенис. Данный способ манипулирования действительностью представляется нам весьма «хитрым» 19  . Тем не менее, продолжая прибегать к мастурбации так, словно опасности кастрации и не существует, ребенок развивает симптом интенсивного страха перед отцом: в действие вступает регрессия Теперь речь идет не о кастрации, а о страхе подвергнуться мучениям и быть уничтоженным. Пациент развивает другой симптом «Страх, что, когда два мизинца его ноги прикоснутся друг к другу, и тогда, в период между неприятием действительности и ее признанием, произойдет кастрация, которая, несмотря ни на что, сумела найти способ выразиться» 20  .

Мы должны задать себе вопрос: что же нового мы узнаем из этого текста о механизме раздвоения Я, связанного с не приятием действительности, по сравнению с текстом 1927 года, в котором тоже говорится об извращениях?

Здесь речь идет о том, о чем Фрейд не говорит эксплицитно, однако о том, что мы можем без труда вынести из этого текста, не делая особых усилий, а именно о том факте, что извращение — во всяком случае, фетишизм — представляет собой средство, позволяющее обойти фатальный характер эдипова комплекса. Действительно, когда Фрейд соединяет комплекс кастрации с эдиповым комплексом, не привязывая их обоих к детской половой организации (то есть, фаллической), он показывает, что у маленького мальчика есть только одна альтернатива: либо «утратить» пенис, либо отказаться от кровосмесительной любви, идентифицироваться с отцом и его запретами, то есть сформировать в себе сверх- Я. Именно эту мысль Фрейд высказал в следующем отрывке произведения «Исчезновение эдипова комплекса»: «Если любовное удовлетворение на почве эдипова комплекса должно стоить пениса, тогда неизбежно наступает конфликт между нарциссическим интересом к этой части тела и чувственной привязанностью к родительским объектам. В этом конфликте, как правило, одерживает победу первая из сил. Я ребенка отталкивает его от эдипова комплекса. Привязанное к объекту отторгается и заменяется идентификацией. Власть отца или родителей, интроектированная в Я, образует там

17 Перевод на французский язык сделан автором на основании «Gesammelte Werke», 17 и «Standard Edition», 23.

18Перевод автора на основе сравнения немецкого текста «Gesammelte Werke», 17 и «Standard Edition», 23.

¹⁹«Kniffige», то есть лукавый, хитрый, ловкий, изобретательный. «Standard Edition» употреблчяет «artful», первое значение которого \

реводится как «сделанный искусно» \л приближается к «коварный», «лукавый».

20 См. предыдущую сноску.

ядро сверх-Я, которое заимствует у отца строгость, повторяет его запрет инцеста и, таким образом, спасает Я от воз­вращения к чувственной привязанности к объекту. В совокупности, этот процесс, с одной стороны, спасает половой орган, отвращает от него опасность утраты, но, с другой стороны, парализует его и уничтожает его деятельность» (с. 120).

Итак, описание формирования фетиша в Ich-Spaltung показывает, как — ценой разрыва в Я — извращенцу удается избежать человеческой судьбы, поскольку, защищая свой пенис, он в то же время сохраняет его могущество. Один из наших пациентов-извращенцев рассказывал нам, что одна из его сестер как-то раз, когда он был уже взрослым, сказала ему: «Ты один из тех, кто хочет получить и масло, и деньги за масло». И это в полной мере соответствовало его постоян­ному поведению, заключавшемуся в «увиливаниях» и «отходах».

Извращение появляется в «Раздвоении...» как мятеж против универсального закона эдипова комплекса Открываются перспективы по решению многих проблем, таких, как психическая деятельность извращенца, форма и важность его сверх-Я, последствия неприятия эдипова закона при восприятии действительности. Луч света также падает на место и роль иллюзии у извращенца и на его склонность создавать видимость, то есть фетиш и прототип.

В «Кратком введении в психоанализ» (1938—1940 годы) Фрейд не добавил ничего значительного к своему описанию. Интерес, главным образом, представляет тот факт, что он настаивал на раздвоении Я как на общем механизме. При пси­хозе большая часть Я отрывается от действительности. Тем не менее, «в тайном уголке» скрывается нормальная лич­ность, а это служит свидетельством того, что даже при самых тяжелых психозах часть Я остается в контакте с действи­тельностью. Итак, раздвоение Я наглядно присутствует при психозе. У фетишиста это раздвоение проявляется в сущест­вовании, сохраняющемся на протяжении всей его жизни, двух противоположных установок по отношению к кастрации. Разница между раздвоением Я у психотика и раздвоением Я у того, кто страдает извращением, представляется скорее вопросом степени. Неприятие могло бы быть распространенным детским приемом. В подобном случае «отказ всегда со­провождается принятием». Неприятие влечет за собой раздвоение Я, соотносительное с существованием двух противо­положных установок по отношению к действительности. «Здесь, в который раз, результат должен зависеть от результата того из двух, который будет обладать наибольшей интенсивностью». Очень любопытно подметить, что Фрейд в своих размышлениях делает вывод на основе раздвоения Я, сравнивая его с раздвоением при неврозах. Правда заключается в том, — говорит он, — что в подобном случае одна из двух установок принадлежит Я, в то время как другая, та, которая отвергается, исходит из Оно (Это). В скобках заметим, что прежде мы противопоставляли внутрисистемное раздвоение внесистемному раздвоению, когда говорили о «Законченном психоанализе и нескончаемом психоанализе» (1937 год) Однако Фрейд добавляет, что не всегда можно с легкостью решить, с какой формой раздвоения приходится иметь дело в каждом конкретном случае. Они все облают одним важным признаком: хочет ли Я не признавать часть внешнего мира или хочет ли Я отбросить внутреннее побудительное требование, его успех никогда не носит абсолютного характера.

Поставив психическое под знак раскола, Фрейд показывает, что этот раскол себя не позволяет человеку избежать конфликта и болезни.

В заключение этого обзора принципиальных моментов выработки Фрейдом теории извращений, мы должны констати­ровать, что каким бы неполным был характер каждой фазы его творчества, которое мы постарались обрисовать, тем не менее, изучение этих фаз просто необходимо для понимания тех извращений, с которыми мы имеем дело сегодня.

Даже если нам пришлось подвергнуть критике аксиому о том, что «невроз представляет собой негатив извращения», и уподобление извращения детскому половому поведению, тем не менее, эти формулировки позволяют нам постичь роль догенитальности и частичных объектов извращения

Пусть, как нам показалось, Фрейд в недостаточной мере отдавал себе отчет в специфике эдипова комплекса извра­щенца по отношению к эдипову комплексу невротика, тем не менее, введение эдипова комплекса в центр проблематики извращений представляет собой определяющий шаг.

Выявление защитных механизмов в извращениях позволяет нам лучше постичь «эту хитрую манипуляцию действи­тельностью» («kniffige Behandlung der Realitat»), которую осуществляет извращенец, и проникнуть в его «подтасованную» вселенную.

21